Моё отношение к Ульянову с годами усложнялось. Школьный образ Ленина был, конечно, примитивным.
Курчавый мальчик (он же - "дедушка") смотрел на меня со звёздочки, а попытка нарисовать "дедушку" в альбоме почему-то встречала отпор учителя: "Рисовать Ленина могут только профессиональные художники".
Я был слегка обижен, потому что повторял известный профиль из самых добрых побуждений. Не здесь ли - первые уроки отчуждения?
В 90-е, я помню, мы дружным коллективом выносили гипсовую голову из "ленинской комнаты" - и Ильич, насупившись, глядел на директора школы, который бил по лысине крупным молотком. Как шутили коллеги по школе, если будут спрашивать, "кто поднял руку на вождя", надо отвечать: "Поскользнулся, упал.. Очнулся - гипс".
Впрочем, Ильич, "как живой" (недобитый) всё ещё стоит в центре моего города. А в центре Москвы он лежит. Но не надо сильно горевать о провалах декоммунизации. Дело, мне кажется, глубже.
Пройдя через два противоположных мифа - от советского до "перестроечного" (который при желании можно назвать "православным" и антисоветским), я предпочёл бы оставаться в рамках историзма, чтобы не творить из личности во времени абстрактного монстра.
Тело в центре путинской России ("как живое") - очень символично и уместно, потому что историческая проблематика, которую символизирует Ленин, никуда не делась, а наоборот, становится всё актуальнее.
Для меня мавзолей - это метафора глубокой формулы Бердяева о том, что "Россия развивается катастрофами". "Развивается" или "разваливается" - об этом можно спорить, но факт революционной катастрофы (которая является следствием косной, гнилостной структуры имперского режима) сложно отрицать.
Силовой слом полицейской системы будет востребован до тех пор, пока существует реинкарнация российской империи. Ленинский миф - всего лишь образ, символ этой катастрофы. Он мог бы называться именем другого человека, но запрос на катастрофу - это та глубокая историческая реальность, которая до сих пор определяет наше будущее, поскольку неизменной остаётся неэффективная, порочная структура жандармской и имперской "вертикали".
Ленин, словно призрак, бродит по России, призрак разрушения империи. Так что формула: "живее всех живых" в годы путинизма уже не выглядит "совковой" пропагандой.
Возможно, из-за близости Ясной Поляны мне понятнее концепция "истории без имён", согласно которой эпоха востребует тип определённого политика и формирует его. Если гений в творчестве, искусстве - всё-таки природное явление, не связанное прямо с политической системой, то о политике этого не скажешь. Ульянов, - разумеется, не "гений всех времён", но как политик, целиком вписан в революционную эпоху.
Кровавый распад "николаевской империи" был исторически предрешён. Ну а то, что активным "актором" этого распада стал юноша-отличник, потерявший любимого брата на виселице, - можно (с одной стороны) считать случайным фактом. (На мавзолее могло бы стоять и другое имя).
Но с другой стороны, нам сегодня особенно ясно (дано в реальных ощущениях), как воровское государство, системный произвол, нищета и полицейское насилие - формируют в обществе людей ленинского типа.
Так в России на месте "народников" возникли "народовольцы". А место "пропагандистов" с листовками о земле - заняли студенты с бомбами в руках. В любой кровавой революции всегда виновны режим и "элита", у которых не хватило - совести, ума, образования, желания - изменить систему вовремя.
Дело не в том, что большевизм был "кровав и жесток", а в том, что дегуманизация всей государственной системы, длившаяся веками, произошла намного раньше.
Ленин (как политический символ) - всего лишь воплощение монструозной косности российского государства, не способного к эволюции и гуманизации. Ленин - это следствие, а не "кровавая причина".
Что касается юноши-Ульянова, то любой может поставить себя на место молодого человека, у которого режим повесил брата, на чьих руках не было крови, а вина состояла в ненависти к монстру (обречённому и без всякого "большевизма").
Это двойная драма Ульянова - глубокая личная ненависть к системе и дегуманизация её представителей (расчеловечивание врага). И, во-вторых, попытка интеллектуала найти системный ответ в марксизме, который в ту эпоху предлагал единственно-научную концепцию социального устройства. Личный мотив и опора на научную модель социальной модернизации - это то, что не могло не сформировать политика ленинского типа.
Ну а дальше - логика кровавого распада, взрыва в глубоко больной стране, годами державшейся на голом насилии, - было не "заслугой большевизма", а естественным ходом вещей.
Можно увидеть в судьбе Ульянова, Маяковского, фанатов коммунистической идеи - личную драму людей этого времени, но можно увидеть за личными судьбами - и актуальность новых катастроф, системные уроки, которые сегодня не усвоены. (И это тоже справедливо).
В уроках "ленинизма" сегодня гораздо важнее, что политическая катастрофа и коллапс воровской, полицейской "пирамиды" - по-прежнему стоят на повестке дня.
И дело не в "кровавом большевизме" ("навальнизме", "госдепе" и "иностранных агентах"), а в той картине тотальной продажности, лживости и наглого жандармского насилия, которые когда-то довели страну до взрыва. Наследники империи следуют сегодня той же исторической дорожкой.
Российская империя будет "беременна ленинизмом", пока воспроизводит свою имперскую сущность. Взрывы, смуты и распады - лишь следствие имперской косности.
Товарищ Ульянов (Ленин) - только зеркало этой реальности. А как сказано у русского классика, "Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива".
! Орфография и стилистика автора сохранены
