Только теперь к портрету Берии добавился еще и Дзержинский. Моя напарница Люба Волкова в кабинете в первый раз, реагирует так же, как и Косенко: кто это? Кто? Берия?! Да вы зачем его сюда?.. А, музей?.. Ну тогда ладно, тогда нормально. Тем более, если заключенные нарисовали... Теперь еще и портрет Дзержинского там висит.
Сидим, жуем под кофе местный хлеб, которого Люба попросила полакомиться: уж очень из пекарни вкусно пахло, пока мы шли коридорами. Не боюсь лишний раз повторить, что узники—политзаключенные не дают себя пожалеть. Они остроумны, уверенны в себе, бодры, не заискивают перед администрацией, но и не хамят, держатся с достоинством. Какая—то внутренняя свобода в них жива.
Люба говорит Николаю: садитесь... Офицер: да он уже сидит. Николай: первые сто сорок три раза эта шутка казалась мне смешной.
Николай чувствует себя терпимо. Даже простуда прошла. Но ждет медицинского обследования — спины, печени. Передает привет левым и демократическим гражданским активистам. Расстраивается, что у Барабанова из камеры унесли телевизор. Передавать просит соки, творог: в ларьке что—то совсем исчезли все продукты. Люба рассматривает прейскурант: печенье, конфеты, каши... веник, веник. Веник с совком надо вам попросить!
Еще Николай просит, чтоб свиданий разрешили ожидать в некурящей сборке. Интересуется: сокамерник хочет венчаться. Да без проблем, — говорят, — пусть заявление напишет. Еще Николай говорит: я на воле постоянно проходил разные обследования, лечение... вот лечение током еще... Офицер: вот только током мы можем устроить. А что — в камере розетка есть, 220, можно сокамерников попросить...
Приходит Андрей Барабанов. Да, забрали телевизор. Сказали, что на стене паутина какая-то, плохо в камере убирают — за это и телевизор унесли. Зам.начальника обещает разобраться, впрочем, Андрей просит, чтоб его перевели в некурящую камеру. Желательно, в другой корпус, потому что под окнами жгут мусор, и он воняет очень. И с этим обещают помочь. Передавать Андрей просит кашу, сыр, воду, фрукты. Он, как и Николай, вегетарианец. Беспокоится, что отвечает на письма, но его ответы к получателям не доходят. Смеется, что в суде спросили его домашний адрес — а он уж и не помнит... То ли дело — адрес Бутырки. Передает, что всем благодарен, и чтоб все держались.
Алексей Полихович. Говорит: в моей камере тоже кое-кто хочет жениться... Смеется. Я сначала не понимаю: кто? Он: ну вот этот кто—то — это я! Было свидание с девушкой Алексея, Татьяной. Полихович благодарен за это следователю Быкову. Говорит, с ним вопросы стали решаться стремительно, с предыдущим, Костериным, не сравнить. Привет родителям, привет Тане. Телевизор есть, но Алексей им не особо интересуется. Говорит, книг полно, есть, чем заняться. Газеты, журналы наконец стали приходить. Спрашиваем, как ему местная пища. Он говорит: хорошая, если ее не есть. Смеется. Да нет, говорит, иногда супчик можно взять горячий, вода со вкусом, приятно иногда поесть. Офицер: тоже вегетарианец? Алексей: да нет... Я говорю: о, первый нормальный человек! Алексей: но я к вегетарианству стремлюсь!
Под окнами у Алексея орут коты, весна. Весной и летом сидеть обидней и тяжелей. Заключенные на первом этаже пускают кошек в камеры и подкармливают. Алексей вздыхает: жалко, что он не на первом этаже. Люба вспоминает, как где-то в провинции она спросила руководителя учреждения, можно ли держать кошек в камерах, а он ей с улыбкой ответил, что в перечне предметов, которые запрещено иметь в камере, кошек — нет. Обсуждаем с ребятами текущую политическую жизнь, ситуацию по делу, особый порядок Лебедева, злоключения Развозжаева.
Офицеры нас не перебивают, иногда включаются в беседу, подбадривают, шутят. Мда, это не Лефортово, где на каждый "шаг в сторону" следует гневное: не задавайте вопросов по уголовному делу! Это не касается условий содержания! Я хочу еще раз подчеркнуть вот хорошее какое-то, человеческое отношение к заключенным в Бутырке. По крайней мере, это то, что мы видим.
Михаила Косенко не повидали, к сожалению, он был на выезде. Сходим к нему отдельно. А вот приходит парень, ни с какой политикой не связанный. За причинение группой лиц телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего, его приговорили к 10 годам лишения свободы строгого режима. Парню 19 лет. В переходе у метро он и двое его подельников, по версии следствия и суда, убили гражданина Петрова на почве внезапно возникших неприязненных отношений. Вину парень не признает, утверждает, что вообще в этом месте в это время не был. Подельники, а им по 30 лет, признавшие вину, говорят, что его не знают. Но показания против него дают двое сотрудников полиции. Третий, уже уволившийся из отдела, говорит, что это был не он.
Но показания двоих полисменов перевешивают. Парень сидел в семерке, от общей растерянности перед ситуацией — порезал себе руки, — и попал в психбольничку на Бутырке, в "кошкин дом". Отца нет, есть мама. Наняла адвоката, а он за полгода зашел два раза. И краткую касационную не подал. Сотрудники вздыхают: непорядок. Люба говорит: дайте ему бумаги... сейчас сами будем писать. А как ее писать? что там должно быть? Офицеры говорят: да как два пальца... сейчас напишем. Бери ручку. Дальше минут двадцать надиктовывают парню текст. Он пишет медленно, с ужасными ошибками, каждый раз уточняя, сколько "с" и "н" писать в каждом слове. Получается нормальная краткая касатка.
Но, говорят сотрудники, это все впустую, если адвоката не найдешь. Полную мы не сочиним. Адвокат нужен. Нужен, нужен. А как его заставить работать?.. Парень говорит: маму жалко... все деньги на адвоката и передачки потратила. Лучше скажите ей, чтоб отвлеклась, отдохнула... Я говорю: да куда она поедет отдыхать, когда судьба сына решается? Парень: ну ладно... тогда спасибо ей за кабанчика скажите. Офицер: скажи нормально! Парень: ну, за передачу... да она и так поймет.
Спрашиваем: соседи хоть нормальные по палате? Он: нормальные. Шизанутые немного, но нормальные. Ну, еще говорим с ним все вместе, что за свою судьбу надо бороться, что суицид — не выход... Ну, вот так мы провели четверг. Не очень депрессивно. За что спасибо и нашим несгибаемым узникам, и порядочным людям из администрации Бутырки.
! Орфография и стилистика автора сохранены
