После публикации Международным консорциумом журналистов-расследователей (ICIJ) так называемых "панамских бумаг" российское оппозиционное сообщество обратило своё внимание в первую очередь на ту их часть, что касается финансовых транзакций путинской клики. В этом отношении опубликованные документы служат ещё одним доказательством того, что в путинской России коррупция давно уже является не пороком системы, а её фундаментальным конституирующим свойством. Как говорят в таких случаях программисты, "это не баг, это фича".
За пределами же нашей бескрайней Родины главным предметом для дискуссий стали другие вопросы, к числу которых, в частности, относится существование самих оффшорных зон. "Глобальной проблемой" назвал оффшоры президент США Барак Обама. Уже прозвучали первые призывы запретить их вовсе. Допускаю, что многие готовы поддержать подобное предложение, полагая, что оффшорные зоны — это исключительно "прачечные" по отмыванию грязных денег, услугами которых пользуются лишь коррумпированные чиновники и политики да прочие малосимпатичные субъекты, вроде колумбийских наркоторговцев. Однако не спешите, уважаемый читатель, реальность, как это часто бывает, значительно сложнее, нежели может представляться на первый взгляд.
Помимо коррупционеров и преступников разных мастей, услугами оффшоров вынуждены пользоваться и вполне благонамеренные корпорации и частные лица, так что банальная ликвидация оффшорных зон принесёт куда больше вреда, чем пользы.
Начнём с того, что регистрация компаний в оффшорах зачастую используется предпринимателями как инструмент защиты собственности, особенно в тех случаях, когда приходится вести бизнес в государствах, власти которых не только не обеспечивают надлежащих гарантий неприкосновенности собственности, но и сами не брезгуют её отъёмом. Здесь важно даже не то, что оффшорные компании позволяют собственникам до некоторой степени сохранять инкогнито (в мире крупного бизнеса стопроцентная анонимность, в любом случае, невозможна), а то, что формальное участие в бизнесе "иностранного инвестора" (даже если этим инвестором является компания, принадлежащая отечественным предпринимателям) позволяет прибегать к международно-правовым способам защиты от государства-рейдера.
Ярчайший пример здесь — дело ЮКОСа. Разумеется, то обстоятельство, что реальные бенефициары ЮКОСа — Ходорковский и Ко — владели акциями компании не напрямую, а через сложную структуру организаций, зарегистрированных в различных оффшорных юрисдикциях (на острове Мэн, Гибралтаре и Кипре), не помешало чекистской ОПГ "отжать" самую успешную на тот момент нефтяную компанию России. Однако именно факт принадлежности акций ЮКОСа компаниям, зарегистрированным за пределами России, позволил последним предъявлять российским властям претензии за экспроприацию не в российских же судах, а в Постоянной палате третейского суда в Гааге, опираясь при этом на положения Европейской энергетической хартии. Результат — арбитражное решение о взыскании с РФ 50 миллиардов долларов.
В странах более цивилизованных, где правительства не могут просто так, по собственной прихоти, отнимать приглянувшуюся собственность, существует другая проблема. Повсеместное утверждение в Западном мире после Второй мировой войны концепции социального государства закономерным образом привело к тому, что
правительствам с каждым годом требуется всё больше и больше денег на поддержание обширной системы различных социальных выплат, а это, в свою очередь, влечёт за собой рост бюджетного дефицита и налогового бремени.
Как тут не вспомнить блистательную Маргарет Тэтчер, язвительно заметившую в одной из своих речей, что обычная "болезнь" социалистов состоит в том, что у них в конечном итоге заканчиваются деньги других людей!
В подобных условиях налогообложение достигает таких масштабов, что становится ощутимым тормозом экономического роста. Есть и ещё один крайне важный аспект: если мы признаём принцип неприкосновенности частной собственности, то мы не можем признать за государством право изымать посредством налогов любую, какую ему заблагорассудится, долю этой собственности (или дохода, который также является собственностью). Скажем, в отдельные периоды истории США максимальная ставка подоходного налога превышала 90%. Очевидно, что подобная налоговая ставка практически эквивалентна конфискации и превращает собственность в фикцию. Такую налоговую политику невозможно признать морально оправданной (строго говоря, с точки зрения моральной обоснованности уязвимой является любая прогрессивная система налогообложения, но это отдельная большая тема, которую мы оставим для другого раза).
Можно спорить о конкретном уровне налогового бремени, с превышением которого налогообложение перестаёт быть морально оправданным и превращается "грабёж по закону", но есть основания полагать, что в большинстве "развитых" стран уровень этот на сегодняшний день превышен.
Соответственно, не стоит удивляться, что бизнес стремится к сокращению налогового бремени, перемещая часть финансовых потоков в оффшоры, равно как не стоит осуждать тех, кто не желает отдавать честно заработанное на строительство социалистической утопии.
Всякое государство — хоть демократическое, хоть авторитарное — по своей природе всегда стремится к расширению контроля за всеми аспектами жизни своих граждан, включая их экономическую деятельность и их собственность. Разница лишь в том, что первое при этом ограничено определёнными процедурами и институтами, в то время как второе не ограничено ничем. Оффшоры служат, пусть и несовершенным, внешним механизмом, сдерживающим государственный произвол. Ликвидация оффшоров приведёт к тому, что механизм этот исчезнет. Подобное развитие событий будет иметь негативные последствия даже для тех стран, где существуют внутренние механизмы сдерживания, а уж про страны, где подобных механизмов нет, и говорить не приходится.
Всё вышесказанное, разумеется, никоим образом не отменяет необходимости борьбы с коррупцией, просто борьбу эту следует вести другими методами. Давно известно, что эффективными противоядиями от коррупции являются прозрачность и сменяемость власти, её подотчётность обществу. Однако этого мало. Распространённость коррупции напрямую зависит от объёма функций государства. На протяжении последнего столетия государства всего мира, как правило, увеличивали этот объём, присваивая себе новые функции, с которыми прежде справлялись (причём гораздо успешнее) рыночные механизмы и институты гражданского общества. Рост коррупции является неизбежным следствием этого процесса.
Чем больше круг вопросов, по которым чиновник принимает решения, тем больше у него возможностей брать за эти решения взятки. Чем больше объём контролируемых чиновником материальных ресурсов, тем больше у него возможностей использовать эти ресурсы для личного обогащения.
Развернуть этот процесс вспять, радикальным образом сократить набор функций и полномочий государственных органов — вот путь к искоренению коррупции. Расширение же возможностей государства контролировать экономическую деятельность граждан и корпораций — в том числе путём ликвидации оффшоров — ни к чему хорошему не приведёт.
