На этой неделе ваш покорный слуга собирался продолжить давно задуманную серию статей о будущей российской Конституции, однако публикация статьи Евгения Ихлова заставила меня изменить свои планы и отвлечься от конституционных вопросов ради написания настоящего текста.
Уважаемый Евгений Ихлов оправдывает решение Владимира Рыжкова пойти на встречу с Путиным (и одновременно — решение Бориса Акунина на эту же самую встречу не ходить), прибегая к двум историческим аналогиям. Первая из них отсылает нас к событиям Русской революции 1905-1907 годов: «Да, Толстой не должен был идти к царю, со стен дворца которого ещё не отмыта кровь расстрелянного народа. А вот политический вождь Милюков — был идти обязан».
На мой взгляд, приведённая аналогия некорректна: Милюков, в отличие от Рыжкова, шёл к легитимному главе государства. Понимаю, что данный тезис, может вызвать неприятие у части читателей: как можно считать легитимным правителем человека, чья власть не основана на свободном волеизъявлении народа?!
Однако легитимность может иметь различные источники, и свободные демократические выборы — лишь один из них.
В рамках монархической формы правления источником легитимности является освящённая временем традиция. Это к 1917 году монархическая традиция в России потеряла авторитет в глазах народа, тем самым разрушив фундамент легитимности монархии Романовых, а во время Первой русской революции эта традиция всё ещё владела умами и сердцами большинства русских людей, так что Николай II был на тот момент легитимным главой государства.
В отличие от монархической России начала XX столетия, в современной России (хотя бы в силу того обстоятельства, что Конституцию 1993 года, провозглашающую наше государство республикой, а народ — носителем суверенитета и единственным источником власти, пока что никто официально не отменял) власть может приобретать легитимность только через свободные выборы.
Мне уже неоднократно доводилось писать, что та имитационно-манипулятивная процедура, по результатам которой Путин был провозглашён Президентом России, ни в коем случае не может считаться выборами. Соответственно, и Путин не является легитимным главой государства.
В этом контексте поход Милюкова к Николаю II и поход Рыжкова к Путину — это два принципиально различных поступка.
«Владимир Рыжков дважды брал на себя функцию парламентёра и с белым флагом на шпаге шел во вражий стан — на Валдай и в Кремль», - пишет мой уважаемый оппонент. Проблема, однако, в том, что функцию парламентёра не берут на себя в одностороннем порядке, парламентёра уполномочивают, те, кого он берётся представлять. Рыжкова же представлять оппозицию никто не уполномочивал, даже весьма умеренная в своей оппозиционности партия РПР-ПАРНАС, сопредседателем которой является Рыжков, и та отказалась поддержать его решение о походе в Кремль. Имеем сцену, достойную театра абсурда: самоназначенный нелегитимный «парламентёр» от оппозиции идёт к нелегитимному правителю!
Вторая историческая параллель, использованная Ихловым, отсылает нас к фигуре князя Александра Невского. Что ж, вот эта параллель мне представляется как раз весьма уместной, вот только уместной в совершенно ином смысле, нежели имел в виду мой оппонент.
Говорить о том, что Александр Невский выиграл дипломатическую битву у Орды и тем самым спас Великий Новгород и Псков от участи Киева, это означает, как минимум, говорить не всю правду. Роль князя Александра в русской истории далеко не столь однозначна. Дело в том, что установление ордынского господства над Русью не было предрешено изначально. У русских князей был шанс предотвратить трехсотлетнее иго, но для этого необходимо было, во-первых, объединить силы всех русских княжеств, а во-вторых, призвать на помощь европейских государей, которые рассматривали Орду как угрозу собственной безопасности, а потому могли пойти на союз с Русью против Орды. Именно этим путем пытался идти князь Даниил Галицкий, которому даже удалось добиться от Папы Иннокентия IV объявления крестового похода против Золотой Орды.
То, что сценарий сопротивления захватчикам объединёнными силами всех русских князей при поддержке христианских государей Европы не был реализован, является, помимо прочего, результатом политики князя Ярослава Всеволодовича и его сына князя Александра Невского. Эту политику корректнее было бы назвать не дипломатической битвой с Ордой, а взаимовыгодным (для князей Ярослава и Александра с одной стороны и Золотой Орды — с другой, но никак не для Руси) сотрудничеством. В рамках этого сотрудничества князья признавали сюзеренитет ордынских ханов, а взамен получали возможность использовать ордынскую военную помощь в междоусобной борьбе с правителями других русских княжеств, каковой помощью они весьма активно пользовались, укрепляя тем самым свою личную власть.
Подобный геополитический выбор Александра Невского и его отца имел, по меньшей мере, три долгосрочных стратегических последствия, проявляющихся до сих пор.
Во-первых, Владимиро-Суздальская Русь, на базе которой позднее сформировалось государство, названное Россией, оказалась оторванной от европейской цивилизации, неотъемлемой частью которой она была изначально.
Во-вторых, была импортирована и очень быстро «укоренилась» на русской почве ордынская модель власти — азиатская деспотия.
Наконец, в-третьих, произошла трансформация легитимности княжеской власти (опять этот вечный вопрос о легитимности!). В домонгольскую эпоху князей призывало на княжеский стол вече, оно же могло и изгнать князя, не оправдавшего надежд народа (вопреки распространенному заблуждению, вечевая демократия существовал не только в Новгороде и Пскове, а во всех русских княжествах). Теперь же источником княжеской легитимности стал ярлык, выдаваемый ханами Золотой Орды, то есть князья наделялись легитимностью извне, народ к этому никакого отношения уже не имел.
В таком контексте параллель между Александром Невским и Владимиром Рыжковым выглядит уже совершенно иначе. Подобно тому, как готовность Невского к сотрудничеству с ордынскими ханами в XIII столетии помогла последним утвердить своё господство над русскими землями,
так и действия Рыжкова сегодня помогают власти раскалывать оппозицию и, в конечном итоге, работают на укрепление режима.
Наконец, невозможно согласиться с Ихловым, когда он проводит водораздел между оппозицией и протестным движением, называя оппозицией тех, кто не согласен с политикой режима, а протестным движением — тех, кто считает этот режим нелегитимным. В современных условиях, когда результаты «выборов» не имеют никакого отношения к волеизъявлению граждан, признавать легитимность режима — это значит признавать право Путина на пожизненное правление.
Если политик признаёт право Путина на пожизненное правление, то на этом фоне его «несогласие (по сути, стилистические расхождения) с политикой режима» — обстоятельство не настолько значимое, чтобы признавать такого политика оппозиционером.
Вместо того, чтобы противопоставлять оппозицию и протестное движение, правильнее будет противопоставить оппозицию — тех, кто не признаёт режим легитимным, и коллаборационистов — тех, кто, имитируя оппозиционность по отношению к власти, своими действиями помогает этой власти поддерживать внешнюю видимость собственной легитимности. Приняв подобную систему координат, мы, безусловно, должны будем отнести Рыжкова и ему подобных ко второй категории. Пора уже начать называть вещи своими именами.
А Рыжков пусть продолжает ходить в Кремль. Там он смотрится куда органичнее, чем смотрелся на сцене митинга на Болотной.
