14 октября в Сан-Франциско умер Филип Зимбардо, психолог, автор знаменитого "Стэнфордского эксперимента", рассказавший человечеству ряд очень неприятных вещей о нас самих.
За свою долгую жизнь Зимбардо написал много научных работ, участвовал в самых разнообразных проектах, но всё равно его имя всегда будет связано со Стэнфордским тюремным экспериментом, проведенным им в 1971 году.
За прошедшие с тех пор десятилетия этот эксперимент стал классическим, о нём пишут в учебниках по психологии, его осмысляют философы, его приводят как доказательство того, с какой легкостью люди поддаются злу. Впрочем, с не меньшей энергией его и оспаривают, объясняя, что всё там было сделано неправильно.
Филип Зимбардо решил изучить, как распределяются и меняются психологические роли в тюрьме — вполне понятный интерес для начала 70-х, времени, наполненного духом "антиистеблишмента". Учёный был вынужден прекратить исследование в конце первой недели, хотя оно должно было длиться дольше.
Зимбардо рандомно набрал добровольцев для участия в исследовании, убедившись только, что среди них не было ни людей с психическими отклонениями, ни с садистскими наклонностями. Затем так же произвольно он разделил их на тех, кто должен был играть роль тюремщиков, а кто — заключённых. Не было такого, чтобы кто-то из молодых людей сказал: "А можно, я буду охранником?". Всё решил жребий.
Затем в подвале в Стэнфорде была оборудована настоящая тюрьма — с камерами, с помещением для охраны и т.д. Домой к будущим "заключённым" приехала полиция и, по договоренности с Зимбардо, ребят заковали в наручники, посадили в полицейские машины и привезли в "тюрьму". Все было как бы по-настоящему.
И за следующие несколько дней выяснилось, что игра действительно ведется "всерьёз". Охранники с каждым днём зверели, вели себя всё грубее, придумывали всё новые и всё более унизительные наказания. Заключённые подчинялись и, похоже, у них развивался стокгольмский синдром, потому что они не поддержали одного единственного бунтаря, а осудили его. У одного из заключённых произошел нервный срыв, и его пришлось отпустить домой.
К концу первой недели Зимбардо, выполнявшего роль начальника тюрьмы, навестила невеста и, ужаснувшись, убедила его всё остановить.
И вот с тех самых пор и сам Зимбардо, и множество других людей пытаются осмыслить — что это было? Почему охранники так быстро озверели? Почему заключенные были так покорны? Что за психологические механизмы срабатывают в такой ситуации? Говорят ли они о каких-то изначальных изъянах человечества в принципе? О заложенной в нас злобе, жестокости, покорности перед силой?
Надо сказать, что тем молодым людям, которые исполняли роль тюремщиков, было не очень приятно видеть, в каком виде они оказались выставлены перед всем светом. Через некоторое время некоторые из них дали интервью и заявили, что никаких особых зверств не было, что все понимали, что это игра, а они просто делали то, чего от них ожидал профессор — изображали жестоких тюремщиков. Дальше вроде бы оказалось, что тот парень, у которого был нервный припадок, тоже притворялся.
Стэнфордский эксперимент оказывался большой игрой и не более того.
За прошедшие десятилетия Зимбардо много раз обвиняли в том, что его эксперимент был неэтичным, ненаучным и, главное, неправильно проведённым. Говорилось о том, что профессор с самого начала хотел изучать не общую ситуацию в тюрьме, а поведение заключённых, и поэтому объединялся с охранниками, которые стали считать себя его помощниками в проведении эксперимента. Говорилось о том, что Зимбардо специально подталкивал их к жестоким действиям. Стэнфордскому эксперименту противопоставлялись другие, где теми, кто исполнял роль охранников, не манипулировали, и в результате всё развивалось по совершенно иному сценарию.
Рутгер Брегман в своей книге "Человечество. Обнадёживающая история", описывает попытку повторить эксперимент Зимбардо, сделанную в 2001 году, когда на Би-би-си начиналась программа "Большой брат" и было решено понаблюдать за теми, кто изображал охранников и арестантов. И никаких ужасов не произошло.
"В самом начале один из охранников заявил, что не чувствует в себе склонности изображать тюремщика: „Честно говоря, я бы лучше был заключенным...“ На второй день другой охранник предложил поделиться едой с заключёнными, чтобы поддержать их. На четвёртый день, когда казалось, что что-то может вспыхнуть, один охранник сказал заключённому: „Если мы продержимся до конца, то пойдем в паб и вместе выпьем“. Другой охранник предложил: „Давайте обсудим всё как нормальные люди“. На пятый день один из заключённых предложил ввести демократический режим. На шестой некоторые заключённые удрали из своих камер. Они пошли в столовую для охранников, чтобы там покурить, и вскоре к ним присоединились их тюремщики. На седьмой день все они проголосовали за предложение создать коммуну. Парочка охранников запоздало попыталась убедить остальных вернуться к прежним правилам, но никто не отнесся к этому предложению серьёзно".
Что же, это полный разгром утверждений Зимбардо? Я не знаю. Может быть, он действительно манипулировал участниками Стэнфордского эксперимента. Может быть, действительно, ситуация в "Большом брате" больше рассказывает нам о человеческой природе.
Но, увы, я знаю другую вещь. В книге Зимбардо "Эффект Люцифера" он очень увлекательно описывает Стэнфордский эксперимент, естественно, демонстрируя свой взгляд на происходившее: всё было "по правде", охранники сами начали вести себя непредсказуемо и тд.
Звучит убедительно, но кто знает, где правда...
Намного сильнее убеждают в правоте Зимбардо не его рассказы о том, как он проводил свое исследование, а те параллели, которые он проводит в своей книге с совершенно реальными событиями в разных частях мира. И это уже не рассказ об игре — будь то в подвале Стэнфорда, будь то на Би-би-си. Это описание совершенно реальных событий, во время которых совершенно нормальные люди неожиданно превращаются в уродов.
Большая часть "Эффекта Люцифера" посвящена анализу событий в иракской тюрьме Абу-Грейб, где, как выяснилось, охранники пытали и мучили заключённых, подвергали их невероятным унижениям. И вот эта параллель в "Эффекте Люцифера" производит самое сильное впечатление. Молодые парни и девушки, служившие в американской армии, были обычными ребятами, ни у кого из них не наблюдалось никаких психических отклонений, никакой склонности к садизму. Однако, получив в тюрьме власть над заключёнными, они подвергли их совершенно омерзительным, гнусным издевательствам — и ещё к тому же имели глупость фотографировать всё, что делали, а потом хвастаться перед сослуживцами.
Зимбардо спорит с представителями американской армии, заявившими, что охранники в Абу-Грейб были мерзкими исключениями, негодяями, позорившими армию. С его точки зрения, практически любой человек, поставленный в те условия, в которых оказались люди, служившие в Ираке, мог стать таким же.
Тюрьма Абу-Грейб в Ираке
Он сформулировал несколько факторов, способствовавших озверению вполне нормальных, не слишком хорошо образованных, не очень развитых, но вполне добропорядочных людей. И факторы эти очень интересны.
Например, большое влияние на поведение людей оказывает их облачение в форму — любую! — и формулировка определенных правил. Ты как будто начинаешь играть некую предписанную тебе роль. Настоящий ты — добрый, любящий — остался где-то там, дома, а вот здесь, где ты одет в форму тюремщика или в балаклаву омоновца, и тебе четко предписано — вот этих охранять, этих бить, — ты действуешь в соответствии со своей ролью.
Форма, кстати, связана с еще одним фактором — ты превращаешься в анонимный винтик в большой и, предположительно, правильно действующей машине. Вспоминаются слова из лермонтовского "Маскарада" — "Под маской все чины равны, У маски ни души, ни званья нет, — есть тело. И если маскою черты утаены, То маску с чувств снимают смело". С любых чувств, хотелось бы добавить — в том числе со стремления доминировать и подчинять других любой ценой.
А противостоят тебе тоже не люди с их слабостями и силой, горестями и радостями, а "террористы", "агрессоры", "бунтовщики" и т.д. О дегуманизации противника написано столько, что, наверное, можно не повторять.
Есть и другие факторы. Охранники в Абу-Грейб постоянно находились в состоянии стресса — у них были долгие и утомительные смены на работе, возможностей для отдыха почти не существовало. Они были в чужой стране, где шла странная и непонятная им война, где рвались бомбы, раздавались выстрелы и действительно действовали террористы. Агрессия — один из самых простых и эффективных способов снятия стресса, вот они и пошли по этому, вполне понятному им, пути.
Если же у охранников возникал когнитивный диссонанс и они ощущали противоречие между тем, чему их учили в школе, и тем, что теперь приходилось делать, то им легко объясняли, что именно так и надо поступать в данных обстоятельствах.
Этим ребятам постоянно рассказывали, что они в тюрьме имеют дело не с заключёнными, имеющими какие-то права, а с нелюдями, к которым никакие человеческие способы общения неприменимы. И это казалось настолько само собой разумеющимся, что ничего постыдного в дурном обращении с пленными усмотреть было невозможно. Если ты хочешь совершить дурной поступок и знаешь, что окружающие тебя за это осудят, то, может, еще и подумаешь, а если знаешь, что тебя все одобрят и ты еще хвастаться сможешь, то почему бы и нет?
Получается, что Зимбардо снимал ответственность с тех, кто творил ужасающее зло и перекладывал её на "обстоятельства", "организаторов", "условия"? Не совсем так. Он, конечно, написал много гневных страниц, объясняя, что в злодеяниях в тюрьме Абу-Грейб виноват президент Буш, развязавший войну, и министр обороны Дональд Рамсфелд.
Но одновременно с этим он в этой же книге сказал и о другом. Зимбардо, как и все, кто пишут о мировом зле, неоднократно обращался к мыслям и опыту Ханны Арендт, в частности, к её знаменитой мысли о "банальности зла". И при этом он сформулировал тезис о "банальности героизма". Как пример он приводит историю сержанта Джо Дарби, служившего в той же самой тюрьме Абу-Грейб, подвергавшегося воздействию тех же самых факторов, но при этом ужаснувшимся тому, что творили его товарищи по службе.
В тюрьме было много охранников, которые не мучили заключенных, они знали о том, что творили другие, но не вмешивались. Приятель показал Джо Дарби ужасающие фотографии издевательств и тот после долгих и мучительных раздумий решил, что не может с этим смириться. "Это было надругательством надо всем, во что я лично верил, и надо всем, что мне рассказывали о правилах ведения войны", — заявил он — и сообщил начальству о происходившем в тюрьме.
Ясно, что нарушение правил военного братства всегда вызывает возмущение, а уж в ситуации ведения боевых действий тем более. Джо Дарби называли предателем, доносчиком, ему угрожали, от него отвернулись друзья и соседи в родном городе, его семье пришлось переехать — и теперь они живут под охраной армии в неизвестном месте.
Впрочем, говорят, что есть бывшие соседи, заявившие, что они гордятся тем, что сделал Дарби. Сам он говорил, что некоторые сослуживцы пожимали ему руку и благодарили. Он получил награду, учрежденную семьей Кеннеди за проявленное мужество. Впрочем, может быть, он теперь жалеет о том, что сделал, и уж безусловно возмущен армейским командованием, пообещавшим не называть его имя, а затем обманувшим.
Можно, наверное, воскликнуть: "Фууу, доносчик..." А можно признать, что он поступил героически, выступив один против большинства.
С точки зрения Зимбардо, "любой из нас может легко стать как героем, так и злодеем в зависимости от того, как на нас воздействует та или иная ситуация".
И я вижу в этой фразе очень важную мысль. Те обстоятельства, в которых мы оказываемся, невероятно важны. Они выводят на поверхность то дурное или то доброе, что есть в нас. Но вот это самое "или", как мне кажется, не зависит от обстоятельств, от стрессов, от ношения или неношения формы. Оно зависит от личного выбора.
Для меня это главный урок Филипа Зимбардо. Каждый из нас — каждый, независимо от происхождения, образования и воспитания, — может стать злодеем. А может и не стать.
И, если корректность Стэнфордского эксперимента вполне может вызывать сомнения, то в корректности вывода, сделанного далеко не только на основании той недели в подвале университета, но еще и на основании множества печальных фактов из реальной жизни, — я лично не сомневаюсь.
! Орфография и стилистика автора сохранены
