Большой террор 1937-38-х годов — совершено уникальное явление в советской истории. В эти два года было расстреляно подавляющее большинство (681 692) из около 800 000 казненных по политическим мотивам за все время советской власти, начиная с окончания Гражданской Войны в 1921-м году. Это самое большое преступление Сталина, сопоставимое по числу жертв только с последствиями насильственной коллективизации и высылки кулаков. Причем, в отличие от коллективизации, большой террор не имел даже формального отношения к реализации коммунистических идей и был абсолютно иррационален. Как же такое могло произойти?
Сталин хорошо помнил разгул эсеровского политического террора в начале века, когда никто из высших российских чиновников буквально не мог быть уверен, что "доживет до понедельника". Эти воспоминания способствовали обострению и без того болезненной подозрительности вождя, всю жизнь опасавшегося покушений.
У Сталина не было никакой мотивации убивать Кирова, абсолютно лояльного "хозяину". Репрессии против оппозиции Генсеку также объективно не были нужны. К 34-му году все оппозиционные силы в партии были раздавлены. Бывшие оппозиционные лидеры ползали перед Сталиным на брюхе и даже не помышляли о сопротивлении (Троцкий был в изгнании и бессилен). Убийство Кирова было единоличным актом Николаева — озлобленного неудачника, с женой которого питерский партийный босс, по-видимому, спал (таковы результаты расследования проводимого при Горбачеве).
Сталин был не организатором, а жертвой этого убийства. Сильно пострадало его и без того нестабильное психическое здоровье. Генсек, всю жизнь маниакально боявшийся покушений, искренне поверил, что враги убили ближайшего соратника и готовы убить его самого. А врагами он, совершенно неоправданно, считал давно разоружившихся и покаявшихся оппозиционеров. Поэтому он жестко сформулировал задачу НКВД: ищите организаторов убийства среди эиновьевцев.
Судя по переписке с руководителями НКВД и другим обнародованным секретным документам, Сталин искренне верил в этот и другие мнимые, сочиненные им же самим заговоры. Технология была такая: Сталин сочинял сюжеты о кознях преследователей-врагов, потом давал прямое указание любыми средствами добиваться признания обвиняемых в тех преступлениях, которые сам им приписал. Так строились, например, московские процессы.
Часто эти документы воспринимают как свидетельство того, что Сталин давал прямые инструкции по фальсификации процессов. Однако реальнее другая версия. Инструкции Сталина — фантазии психически неадекватного человека, абсолютно уверенного в своем бреде. От этого и искреннее возмущение, обида Сталина на Ягоду и его следователей, не подтверждавших, по началу, версию об убийстве Кирова оппозиционерами. Ведь параноики очень обижаются на людей, не верящих в их бредовые фантазии.
Как известно, за исключением своего "пункта", параноики могут быть способными и рационально мыслящими людьми. Так что не стоит удивляться, что в ситуациях не связанных с поисками мифических врагов и изменников, Сталин проявлял высокий интеллект, хитрость, и деловую хватку.
Ягоду сняли и арестовали за то, что он с недостаточным энтузиазмом поддерживал фантазии Сталина, не умел делать вид, что в них верит. Ежов оказался покладистей. Он докладывал Сталину каждый свой шаг и получал прямые инструкции от вождя, где искать скрытых врагов и как с ними обходиться. НКВД пришлось фальсифицировать дела, "доказывающие" болезненный бред "отца народов".
Прямое сталинское указание выбивать из арестованных показания на других "врагов" формировало пирамиду арестов, которая все время росла. Лимиты для НКВД на убийства (т.е. на расстрелы и аресты по республикам и областям), выдаваемые ЦК, приходилось все время увеличивать.
Во второй половине 38-го случилось неизбежное — пирамида выбитых признаний стала слишком большой и быстрорастущей. Каждый новый арестованный под пытками называл несколько или даже несколько десятков новых "врагов". Оставалось или через некоторое время буквально пересажать всю страну или прекратить выбивать новые признания. Абсурдность ситуации стала очевидной самому Сталину, который хоть и был параноиком, но не был, конечно, совершенным безумцем, инстинкт самосохранения включался у него в критических ситуациях и работал блестяще. Генсек начал отыгрывать ситуацию назад. Убрал своего подручного Ежова. Приказал остановить в массовом порядке выбивания признаний. Свалил на Ежова вину за "перегибы".
К 39-му году джинн был загнан назад в бутылку. Террор стал локальным, но не менее жестоким. Жертв стало намного меньше, но они выбирались также, зачастую, иррационально.
Сотни тысяч людей заплатили жизнью за то, чтобы успокоить разыгравшееся больное воображение человека, страдавшего параноидальной подозрительностью (второе обострение болезни начнется у него в последние годы жизни). Причем большинство репрессированных были полностью лояльны Сталину, у которого не было никаких рациональных мотивов лишать их жизни.
Не случайно, что вскоре после смерти Сталина массовые репрессии были прекращены и осуждены. Это лишнее доказательство того, что такой масштабный террор — результат личной патологической воли "вождя". В либеральной исторической публицистике был создан миф о героической единоличной акции Хрущева по разоблачению культа личности Сталина на 20-м съезде. Хотя, в действительности, как это свидетельствуют опубликованные протоколы заседаний Политбюро — это была согласованная акция всего советского руководства. Большинство Политбюро высказалось за разоблачение преступлений покойного "вождя" (не только Хрущев, но еще более активно Микоян, а также Маленков, Булганин и т.д.). Робко возражали только Молотов, Каганович и Ворошилов. Массовые репрессии такого масштаба не были нужны никому, кроме параноика Сталина.
! Орфография и стилистика автора сохранены
