Современная терминология многих правозащитных организаций является, на мой взгляд, неточной; о ее неопределенности писала в свое время Софья Васильевна Каллистратова. Когда правозащитные организации отказываются признавать людей политзаключенными — огульно, независимо от реальных проблем, с которыми те сталкиваются, независимо от меры жестокости, проявляемой к ним государством и характера самого государства, а следовательно и оказывать им хотя бы минимальную, хотя бы информационную поддержку, чаще всего у этого отказа есть общественно-политическое объяснение.
В отличие от Стомахина я не буду вспоминать ни декабристов, ни Чернышевского, скажу лишь, что позиция отстаиваемая "Мемориалом" — копия лежащей в основе работы полезной, но бесспорно очень политизированной, а не правозащитной, организации "Международная амнистия". Отказ от признания политзаключенными всех тех, в чьих словах "можно было бы усмотреть призыв к насилию или его элементы", сделал бы, к примеру, не только крайне осторожных угонщиков самолета — Эдуарда Кузнецова и его товарищей, боровшихся за право выезда из СССР, но и судей и обвинителей Нюрнбергского трибунала уголовниками, а не политзаключенными, окажись они в застенках возродившихся по примеру КГБ СД и гестапо, поскольку эти судьи бесспорно призывали к насилию.
"Эмнисти интернейшнл" — организация трудно лавирующая в сложной политической жизни, много лет признававшая политзаключенным Нельсона Манделу (когда началась международная борьба с апартеидом), человека, который не просто был руководителем террористической организации и принимал участие в целом ряде вооруженных нападений, но отказывался от освобождения, которое предлагалось ему правительством Южной Африки, если он перейдет к легальной политической деятельности и прекратит вооруженную борьбу. В тоже время многих советских политзаключенных, которые и близко ничего не имели общего ни с терроризмом, ни с призывами к насилию, "Международная амнистия", не желая портить отношения европейских правительств и США с советским руководством, долгое время (до начала рейгановской войны с "империей зла") политзаключенными не признавала и список советских политзаключенных Кронида Любарского, да и его мнение о том, кто является политзаключенным, насколько я помню, имел мало общего со списком "Эмнисти".
Вообще "Солженицынский фонд" помогавший всем, кто в этом нуждался, был в гораздо большей степени правозащитной организацией, чем "Эмнисти интернейшнл". Правозащитник как врач должен оказывать гуманитарную, юридическую, информационную помощь всем, кто в ней нуждается, чьи права нарушены, а обстоятельства, в которых он находится, взывают к гуманизму и состраданию. Принципиальный отказ от насильственных действий и призыва к насилию был основополагающим для работы русских правозащитников, которые, при этом отказывались считать себя политическими деятелями, хотя формула Есенина-Вольпина "выполняйте свою конституцию" ничем не отличается от целей современных демократов-политиков создания в России правового государства. К тому же правозащитники (и я в их числе) утверждали себя политзаключенными, попадая в лагеря и тюрьмы.
Но Стомахин не играет в эти игры, не претендует на то, чтобы называться правозащитником, но, бесспорно, является политзаключенным, независимо от того включат его в какие-то списки или не включат. Дело Бориса Стомахина является вопиющим, взывающим к остаткам человеческого сострадания примером беспрецедентной жестокости российского государства (о юридической бессмысленности его обвинительного заключения, которую вполне ясно показал адвокат Трепашкин, я уже не говорю — она одна могла бы служить основанием для протеста правозащитной организации). Но в позиции "Международной амнистии" есть хотя и не правозащитное, а политическое, но все же внутренне логичное обоснование. Когда речь идет, скажем, об ирландских террористах, которых "Международная амнистия", естественно, не могла защищать, можно было сослаться на наличие в Великобритании, в западноевропейских странах нормальной избирательной системы, свободы печати, всего комплекса других демократических свобод, а потому считать, что ирландцы должны защищать свои взгляды не убивая полицейских и не взрывая рестораны в Лондоне.
Но такого объяснения нет у "Мемориала", нет в России, а вся не имеющая никакой аудитории и якобы призывающая к насилию издательская деятельность Стомахина ограничивается компьютером и принтером, как сорок лет назад ограничивалась у нас пишущей машинкой. И потому в этой позиции нет ни европейского здравого смысла, ни достоинства, ни русской правозащитной традиции, ни элементарного человеческого сострадания. К несчастью, это чистое политиканство.
! Орфография и стилистика автора сохранены
