Несколько дней назад я спросил молодого коллегу-юриста, в чем причина эпидемии ксенофобии в столице. "Мода", — лаконично ответил он. Против моды действительно трудно идти.
В Москве экология почти норильская, электорат дышит практически чистыми канцерогенами, но это насколько мало кого-то волнует, что Навальный даже забывает включить экораздел в свою кандидатскую программу. Зато в топах тем устойчиво лидирует мигрантско-кавказский вопрос. Ладно бы возмущались — как это принято во всем мире — малообразованные бедняки с крестьянской ментальностью. Нет, в авангарде ксенофобии столичный мидл-класс, рабочим местам его представителей центральноазиатские гастарбайтеры совершенно не угрожают.
Я понимаю, почему происходит культурный шок в небольших городках, где появление сплоченных и энергичных чужаков просто разрушает весь привычный уклад. Но речь идет о первопрестольной, успешно переварившей несколько волн чужаков. Первая была в 20-х, вторая — в конце 40-х, когда оргнаборы из Татарстана замещали интеллигенцию, инженеров и квалифицированных рабочих, оставшихся в эвакуации на Урале и в Средней Азии.
Потом был огромный наплыв так называемой лимиты. Четверть века назад отношения между "коренными" и лимитчиками с их детьми, а также между столичной молодежью ("центровые") и агрессивными подростковыми кампаниями из предместий (обобщенные "любера") сотрясали Москву. Сейчас дети лимитчиков и 40-летние "любера" искренне считают себя настоящими москвичами, которых выдавливают мигранты.
Это я к тому, что у Москвы колоссальный адаптационный потенциал. Татарские дворники 1948-го и таджикские дворники 2008-го (года, когда все еще "занимались" Крымом и Севастополем) имели приблизительно одинаковый цивилизационный разрыв со столичными жителями и требовали от Москвы и москвичей одинаковых усилий по абсорбции. Интересно, что бурное избрание Ельцина депутатом Съезда народных депутатов СССР от Москвы в марте 1989 года не только не сопровождалось конфликтом между "старыми" и "новыми москвичами", но напротив, значительно сняло болезненное отчуждение.
Но сколько ни извергать рациональные доводы в пользу мудрой терпимости, все они оказываются пустыми словами на фоне неистовой истерики вокруг приезжих. Просто в 2013 году широкие массы москвичей вдруг возненавидели азиатских гастарбайтеров и кавказцев.
Небольшое отступление от темы. 100 лет назад Германия была лидером по эмансипации и ассимиляции евреев (как сейчас США), особенно на фоне охваченных антисемитизмом Франции и Российской империи. Германия с XVIII века исправно ассимилировала волны чужаков — французских гугенотов, славян, евреев. Если бы дело Дрейфуса завершилось иначе, кайзер без труда принял бы и французских евреев.
В Германии было около 300 тысяч евреев (0,5% населения). Среди них были чиновники и офицеры. В 1916–1920 годах к ним присоединилось приблизительно столько же евреев — военных беженцев из Галиции и польских евреев. Почему-то типаж новичков вызывал бешеное раздражение. Через 10 лет Германия уже была центром мирового антисемитизма. Но не только из-за сальных лапсердаков и нечесаных бород уроженцев Черновцов или Балты, но главное — из-за проигрыша Мировой войны. Эта война была самой высокой ставкой немцев, начиная с победы 1870 года. Ставка оказалась битой, были перечеркнуты усилия трех поколений.
Я предполагаю, что летом 2012 года в Москве разлилось ощущение проигрыша последней, самой эйфорической, попытки прорваться к свободе. Это тоже был крах усилий трех поколений. Депрессия выплеснулась в классической форме агрессивной и истерической ксенофобии.
Но я попробовал пойти дальше такой ходульной квазимарксистской схемы объяснения происходящего. У меня есть эвристический прием: социологические проблемы объяснять с позиций психологии, а психологические — культурологии. Кажется, это называется "цивилизационный подход".
Еще одно отступление. Западные психологи отметили тяготение мужчин — латентных гомосексуалистов к правоконсервативным и праворадикальным взглядам. Объяснение несложное: человек, не отдающий себя отчета в корнях своего стремления принадлежать другому мужчине, испытывает неосознанное стремление присоединиться ("партисипироваться") к большой и грозной силе. Ему нравится театрально-пышная абсолютная монархия, харизматическая диктатура, он выступает за иерархические порядки, имперское величии, военизированность. Неслучайно и основоположник опричной системы (самой экстремистской формы русского самодержавия) со своим ближайшим окружением, и основоположник Российской империи, и создатель дожившей до наших дней, хотя и постоянно мутировавшей, патерналистко-имперской идеологии ("Православие, самодержавие, народность") граф Уваров имели отчетливые гомосексуальные влечения.
Проанализировав один из главных компонентов навязчивой мигрантофобии — страх перед перспективой натурализации азиатов и формирования за их счет слоя роботоподобного электората, я выдвигаю гипотезу, что
мигрантофобия — это вынесенный вовне и объективированный страх перед "азиатским компонентом", якобы делающим русскую цивилизацию евразийской и в этом перманентно склонной к деспотии,
так называемой Русской системе (акад. Юрий Пивоваров) или, другими словами, моносубъектной политической культуре. Таким образом, "внешняя" борьба с выходцами с Северного Кавказа и из Центральной Азии является отражением "внутренней" борьбы с неевропейской компонентой Русской цивилизации.
С моей точки зрения, Русская цивилизация сегодня — это дочерняя Европейская цивилизации (наряду с цивилизациями1 Северо- и Латино-Американскими). Я полагаю, что имманентным свойством дочерней цивилизации является социально-культурное сближение с материнской (в нашем случае — Западноевропейской). От этого проклинаемая Латыниной "демократизация" США, демократические реформы в Южной Америке и на Балканах, "десионизация" Израиля, отечественные прорывы к свободе.
Однако я в принципе отрицаю понимание Русской цивилизации как соединения европейского и азиатского компонентов. Базовой матрицей Русской цивилизации является Византийская, "дочкой" которой она вместе с Балканами и Закавказьем является по рождению. Все те "азиатско-деспотические" признаки, которые относят на счет ордынской оккупации, на самом деле признаки византизма. Точно так же, как те физиономические черты, которые приписывают татарскому влиянию на русских, на самом деле суть черты ассимилированных ими финно-угорских племен.
Никакой цивилизационной пропасти между Кавказом и Русской цивилизацией нет, что убедительно доказывает пример казачества.
Казачество веками жило в симбиозе с северокавказскими горцами, усваивая их обычаи и стиль жизни, активно меняясь в плане генофонда (дезертиры времен Кавказской войны становились чеченцами). При этом никто не отрицает органическую принадлежность казаков к Русской цивилизации.
Но "византизм", питая отечественный деспотизм и имперский мессианизм, отнюдь не коренится в татарском, дагестанском или узбекском влияниях. Византийские традиции в культурном смысле базируются на институциях Московской патриархии, последовательно задавившей начиная с XV века четыре попытки самореформации церкви. Они также базируются на опричных традициях полиции и спецслужб и на традициях "почвеннической" интеллигенции.
Поэтому путь к консолидации российской европейской идентичности лежит не через гольяновский концлагерь или визовые барьеры, а через ту реформу РПЦ, что предлагает Белковский или, наоборот, отец Глеб Якунин — через люстрацию правоохранителей, через культурное противодействие любой апологии деспотизма и имперскости.
Русская цивилизация — это как бы европейская "надстройка" на византийской крепости, а не "европейский" форт, осажденный ордами "азиатов". Это значит, что борьба за европеизм должна идти "по вертикали", а не "по горизонтали".
1 К этому ряду я добавляю Южнобалканскую и Израильскую "дочерние цивилизации".
Вы можете оставить свои комментарии здесь
