Несколько слов о метафизике мятежа. Мысли на эту тему были у меня, собственно, задолго до мятежа, да все недосуг было их записать. Мятеж лишь актуализировал эту работу, предоставив очень выпуклый и впечатляющий иллюстрирующий проблему материал.
Спустя неделю после путча мы стали свидетелями странной дискуссии между “тупоконечниками” и “остроконечниками” по поводу того, был ли пригожинский мятеж “запутинским” или “антипутинским”. Обе стороны строят свою позицию на основе “фактов”, составляя внешне безупречную цепочку из событий, которые якобы безоговорочно доказывают их правоту, объявляя противоположную точку зрения полной белибердой.
Можно было бы возразить, что любая событийно-фактическая цепочка сегодня априори является неполной, хотя бы потому, что большинство фактов нам пока неизвестны. Можно было бы сказать, что само противопоставление этих двух трактовок мятежа, тем более ориентированных не на его объективное историческое значение, а на мотивы его вдохновителей и организаторов, является искусственным. Пропутинским или запутинским был мятеж, мы узнаем только постфактум и, думаю, очень нескоро. Но все это на самом деле несущественно. А существенно то, что сам позитивистский метод, основанный на анализе событий-фактов, совершенно бесполезен при попытке дать оценку явлениям такого масштаба, и вот почему.
Россия, на мой взгляд, переживает то, что я бы назвал квантовым состоянием. Условно говоря, каждое действительное событие, взятое изолировано, в такой момент истории может быть интерпретировано двояко, причем обе интерпретации будут парадоксальным образом верны. Можно выстроить цепочку событий, анализируя которую мы практически неизбежно придем к выводу, что все существующее не просто разумно, но еще и вечно, а можно эту же цепочку событий вывернуть наизнанку, и с пеной у рта доказывать, что “буря все равно грядет”. Я глубоко убежден, что определиться, какая из указанных трактовок квантового состояния общества является правильной, оставаясь в рамках позитивистского (то есть основанного исключительно на анализе “наличных” фактов) подхода, практически невозможно. Взгляд на мятеж как на частное и случайное по отношению к путинской системе событие в рамках этого подхода имеет ровно столько же оснований, как и взгляд на него как на индикатор глубокого системного кризиса. Оставаясь внутри позитивистского подхода, перебегая от факта к факту и кроя событие событием, никто ничего никому не докажет.
К счастью, правила политической философии не имеют такого рода ограничений. Они позволяют рассматривать события в более гибком, вероятностном историческом контексте. И как только мы помещаем путч, произошедший на прошлой неделе в России, в более широкий исторический контекст, позволяющий не только фиксировать факты, но и отслеживать тенденции, его (путча) квантовая неопределенность исчезает, а интерпретация становится гораздо более однозначной. Это самое серьезное проявление кризиса системы за все время пребывания Путина у власти, уходящее своими корнями в ее основание. Можно сколько угодно гонять по кругу события и факты, доказывающие, что это была обычная разборка путинских кланов, не поделивших бюджетные потоки, вышедшая немного за красные линии, но ни один из этих фактов не может опровергнуть тенденции. А тенденция простая: каждая следующая межклановая война становится кровавее и опаснее для режима, чем предыдущая.
Никто не знает, где и когда рванет в следующий раз, случится ли это до смерти Путина или уже после нее, но “случай Пригожина” однозначно доказывает, что рванет, и рванет так, что мало никому не покажется. Вот такая она, метафизика мятежа.
*.*.*
Мне, как и многим, ассоциация с корниловским мятежом пришла в голову почти сразу. Вроде бы ничего общего, но не отпускает. Почему?
Там есть один пикантный момент. В отражении корниловского мятежа большевики, уже оформившиеся к тому моменту в серьезную, но отнюдь не доминирующие политическую силу, действовали рука об руку с либеральными партиями, поддерживавшими Временное правительство. То есть, если вывернуть ситуацию так, чтобы она легче экстраполировалась на день сегодняшний, то получается, что большевики, которые практически открыто готовили свой переворот и смещение демократического Временного правительства, решили его поддержать из тактических соображений, чтобы устранить другую, более опасную для них антидемократическую силу. Когда эта задача была решена и угроза военной диктатуры устранена, больгевики сами легко и безболезненно совершили вооруженный переворот и установили свою диктатуру.
Обратимся к дню сегодняшнему. Так называемое "патриотическое" (по идейной сути – национал-большевистское) движение в России к середине второго года войны оформилось в две самостоятельные колонны – Стрелковскую и Пригожинскую. Пригожин изначально был вообще не про идеологию, а только про деньги. Но политическая воронка засосала его и он в какой-то момент стал играть на этом поле мячом, который надули горючей смесью из лозунгов Стеелкова и Навального. То есть, мы имели собственно национал-большевистскую колонну и пародирующую ее популистскую колонну, имитировавшую движение в том же направлении.
Что происходит во время мятежа? Стрелков становится на стррону правительства, в том числе защищает презираемого им "фанерного маршалла" Шойгу. А, как только мятеж закончился, он с утроенной силой обрушивается на правительства, критикуя его за непоследовательность в подавлении мятежа. В итоге мы имеем уже не две, а всего одну колонну, правда не имеющую в своем распоряжении банды вооруженных зеков. Но это дело наживное. Стрелков и ему подобные идейные национал-большевики стали скрытыми бенефициарами этого путча, избавившись от невесть откуда взявшегося популярного конкурента. Я не утверждаю, что они смогут грамотно распорядиться этой возможностью и, тем более, не утверждаю, что они являются серьезной политической силой сегодня в России, но то, что они от этой ситуации выиграли, по-моему, не подлежит сомнению. Куда все повернется сказать трудно. Впрочем, еще полгода назад трудно было себе представить, что Пригожин может представлять из-себя сколько-нибудь самострятельную силу, способную доставить столько беспокойства своим кураторам. Пока мы фиксируем рост популярности тех лево-радикальных идей, выразителями которых были и Стрелков и Пригожин, а также то, что временно в этой лодке остался один Стрелков.
Возвращаясь к Корниловскому мятежу, я не могу избавиться от одной мысли. А что, если бы либеральные партии рассмотрели тогда в большевиках большую угрозу, чем в Корниловском мятеже и обрушились бы на них, сдавшись Корнилову. Безусловно, на какое-то время в России была бы уставлена реакционная и реставрационная по своему содержанию диктатура, у которой не было никаких шансов удержаться у власти долго. Но вот, чтобы 70 лет тоталитарного мрака идеологических сектантов – это вряд ли. Однако, к сожалению, ответ на этот вопрос выходит за пределы моей компетенции.
! Орфография и стилистика автора сохранены
