Десять лет назад был убит оппозиционный активист, нацбол Юрий Червочкин. Между жестоким, лютым нападением и смертью прошло 18 дней, на протяжении которых была надежда. Изверги избили Юру бейсбольными битами 22 ноября, а умер он от полученных ранений 10 декабря 2007 года.
Вся политическая история России последних лет — это история черного ада. Аресты, обыски, суды, нападения, убийства, больницы и тюрьмы, морги и кладбища. С 2007 года мы уже видели столько горя, что есть вот такая мерзкая опасность — забыть Юру. От той опустошительной трагедии нас отделяет слишком много других несчастий. Множество людей пришло в оппозиционное сопротивление уже после "маршей несогласных", после Болотной площади, после "дела 6 мая", после украинской войны, после убийства Немцова, после мартовских протестов этого года. Для некоторых имя Юры Червочкина — это смутно вспоминаемая строчка из зловещего кейса оперативника Алексея Окопного. Чтобы поточнее вспомнить, что там конкретно случилось, приходится гуглить. А многие про Юру и вовсе не знают. Современников Червочкина по оппозиционному движению мало, и их все меньше — они политически вымирают, самоаннигилируются. И будем реалистами — бед впереди еще много, нас бедами сполна обеспечат. И значит, жизнь и смерть Юры от нас будут отделять все новые и новые трагедии.
И это накатывающее забвение — само по себе огромная беда, с которой непонятно что делать. Все что могу сейчас сделать лично я — это еще раз рассказать эту ужасную историю. Вдруг кто-то забыл. Вдруг кто-то не знает. Ее нужно рассказывать как можно чаще. Нужно рассказывать ради самого Юры и ради самих нас.
Многие во имя борьбы за справедливость и за будущее России чем-то пожертвовали. Кто-то карьерой, кто-то годами свободы, кто-то здоровьем, личной жизнью. Юра, двадцатидвухлетний парень, отдал жизнь. Свою юную, полную света жизнь.
Еще раз: отдал жизнь, понимаете?
Он имеет право на нашу память. Он имеет право на место в истории нашей страны. Если эта память о Юре, которая и так уже похожа на слабый огонек, погаснет — мир станет еще холоднее, еще несправедливее.
Так получилось, что я лично визуально помню Юру по судам. Он ходил к нам на суды, пока мы сидели с подельниками в тюрьме. Улыбался, махал нам рукой из зала судебных слушаний. Я, дурак, тогда еще думал, что вот, мол, везет — на свободе люди. Как-то забылись слова эфэсбешников о том, что "оставшиеся на свободе позавидуют сидящим за решеткой".
В те редкие моменты, когда мне в тюремную камеру закидывали мобильный телефон и я имел возможность пообщаться с товарищами на воле, они мне рассказывали о том, что наконец-то наладились дела в Подмосковье: Юра Червочкин из Серпухова развил серьезную активность, держит местных активистов в тонусе, мутит акции. Подмосковье — это была давняя проблема. Слишком был зверский регион: жестокие, беспредельные менты, не усвоившие еще риски общественной огласки своих преступлений, хамское чиновничество, сросшееся с криминалом, буйным цветом цвели проклемлевские парамилитарные группировки. Годами подмосковные нацболы предпочитали участвовать в партийной жизни самой Москвы: ближнее Подмосковье было даже территориально поделено на секторы, которыми командовали бригадиры московского городского отделения. И при Юре все начало меняться.
Это была эпоха создания широкой надидеологической коалиции между нацболами, либералами, левыми, националистами — время новой надежды. В Московской области вокруг Юры сплачивались не только партийцы, но и другие оппозиционные активисты. Участвовал Червочкин и в организации партийных десантов на "марши несогласных" в Москву и Питер. Задерживался бессчетное количество раз. Задерживали его и за акцию возле здания Главного следственного управления ГУВД Москвы — Юра требовал нашего освобождения. Но главные проблемы российской жандармерии он доставлял своей подмосковной деятельностью. Например, весной 2007 года он вместе с несколькими активистами провел акцию протеста против нечестных выборов в Московскую областную думу. На одном из избирательных участков ребята зажгли файеры, дымы и разбросали листовки. Потом месяц они провели в можайском СИЗО.
В то время уличной оппозицией занимались в значительной степени милицейские управления по борьбе с организованной преступностью, постепенно волей власти деградировавшие в сторону охранки (в будущий ЦПЭ). Подмосковный УБОП взялся за Юру основательно. Летом 2007-го, за полгода до гибели, Червочкин пришел в серпуховское линейное отделение милиции узнать о судьбе активистов, задержанных после возвращения с очередного "марша несогласных". Между Юрой и милиционерами произошел конфликт, они его избили. А потом, как это часто бывает, его же и обвинили в нападении. По версии сотрудников МВД, Юра избил в одиночку четверых милиционеров. На Червочкина завели дело по статье 318 УК (применение насилия в отношении представителя власти). Правда, отпустили под подписку.
И сам Юра, и его мама говорили, что от сотрудников УБОП в его адрес постоянно поступали угрозы. Мама Юры уже после смерти сына рассказывала журналистам: "В сентябре или в октябре он говорил мне о том, что какой-то майор или кто-то из тех, кто их опекает, ему напрямую говорил: „А ты не боишься, что тебя найдут с проломленной головой в подъезде собственного дома?“ Я Юрке говорю: „Юр, но ведь они же могут это осуществить...“ Я просто хотела понять, что он вообще-то это понимает или нет. Он говорит: „Ну, и что? Ну, умрем за счастье трудового народа“".
Ноябрь 2007 года. До выборов в Госдуму — месяц. Спецслужбы и нашистская гопота готовятся противостоять "оранжевой чуме". На 24 ноября оппозиция наметила очередной "марш несогласных" в Москве. Оппозиционеров, готовящихся ехать на марш, превентивно отлавливают по всей России — как это было всегда. Повышена активность и подмосковных спецслужб — там работают с поправкой на региональную бандитскую специфику. Оппозиционерам угрожают избиениями и убийствами. 22 ноября Червочкин вместе с еще одним нацболом был задержан оперативниками и доставлен в серпуховский отдел угрозыска. Четыре часа с ним вели "профилактическую беседу". Когда вечером Юра возвращался домой, он зашел в интернет-кафе, чтобы разместить в "Живом Журнале" информацию об этих "беседах". Выйдя около 9 вечера из интернет-кафе и направившись к дому, Червочкин заметил "хвост". Юра успел позвонить журналистам "Каспаров.ру" и сообщить, что за ним идут четыре человека, двух из которых он знает: "Они меня допрашивали, УБОПовцы".
Через 15 минут жительница Серпухова позвонила в милицию и сообщила, что неподалеку от интернет-кафе несколько человек напали на парня, избивали его ногами и бейсбольными битами. Один из нападавших, по словам свидетельницы, был "толстым".
Юра, по словам женщины, успел лишь крикнуть, чтобы не били по голове. Но по голове его главным образом и били. С тяжелейшими травмами Червочкина доставили в больницу. Потом перевели в НИИ имени Бурденко. Он умер 10 декабря, не приходя в сознание. День в день десять дет назад.
Нам нужно спасти этот слабый огонек памяти о Юре Червочкине, чтобы тьма беспамятства его не сожрала.
И еще. Знаете, есть один сценарий будущего постпутинской России, который для меня также омерзителен, как и сегодняшняя, длящаяся путинская Россия. Это сценарий постепенной реконструкции, плавно перетекающей в частичный демонтаж нынешней системы. Через какого-нибудь Путина Второго, сменяющегося Полу-Путиным Первым. Через идейную смену Путина как фигуры бесспорно восхваляемой на Путина как фигуры спорной и обсуждаемой. Россия какого-нибудь 2035 года с Путин-центром в Санкт-Петербурге, с престарелыми нашистами и нашистками, проводящими круглые столы на тему неоднозначности и сложности путинской эпохи. Да, свободные выборы и политическая конкуренция, да, мир с Украиной и Западом — и громада Путин-центра, а в магазинах брендированные коньячные фляжки с вензелями "ФСБ" и "Самый вежливый человек". Память о "старых добрых временах".
"Путин-центры", семинары о "неоднозначности путинской эпохи" — и могила Юрия Червочкина в Серпухове. Юры, забитого насмерть, кричавшего тем декабрьским вечером под ударами деревянных дубин. И его убийцы, и покрывавшие его убийц старшие чины — на своих немаленьких пенсиях, оплачиваемых из налогов граждан "новой свободной" России.
Не знаю, как вам, а мне не нужно такое "национальное примирение". Такое будущее — это национальный позор. Мертвые такого позора не простят.
! Орфография и стилистика автора сохранены
