Последняя неделя, будто богата медийными событиями – чего только сетевая исповедальня о сексуальном насилии стоит – но руки до клавиатуры почему-то не доходили. Лишь трагедия в Ницце (мои искреннейшие соболезнования семьям жертв и потерпевшим!), парадоксально синтезировавшись с отзвуками той дискуссии, возродила сочинительский настрой.
Я некогда упоминал, правда, в художественном формате, о невольничьей ширме интимных отношений, все еще отгораживающей темную сторону человеческой души, невзирая на сексуальную революцию давным-давно свершившуюся. Зону, почему-то объявленную абсолютной автономией личности, где общественный контроль сведен к утилизационному минимуму – перечню статей УК, как представляется, давно взывающих к ревизии. Так что дискуссия об одной из аномалий половой активности – важная подвижка к осознанию того, что сексуальность – терра инкогнита, обретающаяся на периферии интересов социума. Что, на мой взгляд, пережиток непросвещенного прошлого.
Так вот, просматривая исповеди жертв насилия, я не мог отделаться от ощущения дивной схожести сюжетов, словно в их основе – некий шаблон. Причем, совсем не тот, который обобщает те истории по сущностному признаку:
почему жертва хранила молчание так долго, не обращаясь к властям?
А тот, что уже на третьей-четвертой исповеди охватывает ощущение дежавю: будто фабула неизменна, а все отличия между ними – в словарном запасе авторов.
Так, простите, не бывает. Человеческий характер – от индивидуума к индивидууму – дарит нам куда больше нестыковок, нежели общих черт.
Между тем, как показывает западный опыт, недонесение на сексуального насильника – весьма распространенное явление, причем, слабо объяснимое с позиций нормальной логики. В частности, в моем краю сексуальные скандалы в среде политикума уже давно сродни сводке погоды, сподобив национальный дискурс в сплошной желтый таблоид. Такое ощущение, что государственным устройством Израиля управляют не соображения справедливости, а бесконечный судебно-прокурорский сериал. В основе его отнюдь не текущие правонарушения, а сексуальные "притирки" дней давно минувших. И не выходит взять в толк – в чем торжество закона, когда жертва сексуального насилия, будто впав в нравственную амнезию, годы, а то и десятилетия не в состоянии дать оценку случившемуся? Но, наконец "дозрев", как правило, на финансовой мели, ломится в ближайший полицейский участок.
Самый громкий пример пробуксовки правосудия – приговор президенту Моше Кацаву, на семь лет загремевшему на нары вследствие доноса сотрудницы своего аппарата, спустя длительное время вдруг излечившейся от амнезии. При этом ссылка на эксплуатацию зависимого положения жертвы, будто бы сама собой напрашивающаяся, в наш тотальной прозрачности век не кажется мне убедительной. Как, впрочем, и страх перед обнародованием будто бы порочащих имя фактов.
Разумеется, между женщиной из патриархальной, патерналистской России и западной эмансипе существенная разница – у последней правовая защита куда сильнее. Более того, та зиждется на аксиоме, что в конфликтах на сексуальной почве слабый пол прав априори. Между тем эти различия не принципиального свойства, поскольку для обоих отрядов характерны общие поведенческие модели.
Вся беда в том, что установки и закономерности женского поведения как не прочитываются сильным полом, так и преступно обойдены вниманием науки. То есть загадки мироздания человечеством расшифрованы куда шире, нежели специфика женских мотивировок.
Иными словами, что такое женщина, насколько сложен и противоречив ее внутренний мир полу-первопроходцу, можно сказать, мало что известно.
Причем этот дефицит настолько вопиющ, что процветает юридическая дискриминация, закрепляющая за мужчиной функцию полового насильника, будто бы диктуемую матушкой-природой.
Проблема усугубляется тем, что женская интеллектуальная элита палец об палец не ударяет для наведения мостов, дабы прояснить: откуда, даже на Западе, столько жертв сексуального насилия, сторонящихся разоблачения своих мучителей либо откладывающих оное на долгие годы? И это невзирая на то, что право на защиту женской территории вдалбливается школой чуть ли с начальных классов!
Здесь нельзя не отметить еще одну психофизическую девиацию, упорно игнорируемую исследователями, стало быть, общественным вниманием. Израильский новостной ряд засорен чуть ли не еженедельными разоблачениями очередного отца, насилующего несовершеннолетнюю дочь либо всеми правдами или неправдами склоняющего ее к физической близости. Не возникает сомнений, что речь идет о массовом явлении, не поддающемуся всеобъемлющей оценке, поскольку событие всплывает на поверхность в лучшем случае по достижении жертвой совершеннолетия, а, как правило, многим позже, в основном, по причине материальных разногласий.
Во всей этой нечистоплотной, дурно пахнущей чехарде отсрочек и амнезий что-то принципиально не так, и представляется, что традиционным обществом проблема заметается под ковер. Ведь куда проще отгородиться частоколом из уголовных статей, нежели вскрывать мрачные казематы человеческой души, изгоняя бесов сознания – как мужского, так и женского. Сажать якобы насильника на основании лишь стройной версии будто бы жертвы, почему-то погрузившейся на годы в нравственную летаргию, более чем сомнительно. Это ни что иное, как правосудие через взятие заложников.
На мой взгляд, у современной юриспруденции нет более животрепещущей задачи, чем фундаментальное исследование психологии интимных связей, включая их девиации – что позволит переоценить подходы к трактовке сексуальных правонарушений, упраздняя их немалую часть. Как и не вызывает сомнений актуальность легализации сексуальных услуг, чей выход из криминального подполья – под опеку и контроль общества – снизит в разы сексуальную неустроенность масс. Не меньшее веление времени – просвещение, раскрывающее глубины межполовых отношений, а также формирование экспертного сообщества сексологов принципиально иного уровня.
Лишь развязав эти узлы или хотя бы ослабив их, мы сможем гармонизировать наше поляризованное общество, изгоняя злых духов ксенофобии и терроризма.
