Флешмоб о сексуальном насилии и красноречивые реакции на него: от — в разной степени — искреннего сочувствия до хрестоматийного "сами бабы виноваты, неча хвостом вертеть" — симптоматичны. Считать жертву саму виновной в насилии — стародавняя традиция. Достаточно перечесть трактат позднего средневековья "Молот ведьм", в котором женщина всегда виновна в случившемся с нею, чтобы осознать степень архаизации российского общества.
Но в симптоматике сексуального насилия как приема самоутверждения два течения — внешнее и внутреннее. Внешнее — традиция патриархальности, и здесь Россия может отличаться не столько количественно (хотя и количественно), сколько стадиально. Патриархальность, свойственная большинству культур, религий и конфессий, преодолена в какой-то мере — точнее, преодолевается — в странах, называемых цивилизованными, с помощью феминизма, борьбы за социальные и сексуальные права меньшинств, в борьбе с гомофобией. Но страх перед возможным доминированием женщины (или травматическое воспоминание о нем в виде дискурса матриархата) заставляет адептов всех религий и культур требовать, чтобы женщина была красива, сексуальна, привлекательна, обладала внешностью, особым нарядом, повышающими мужественность потребителя этих качеств.
И, конечно, женщина обязана быть скромной: то есть знать (и принимать) о своем/свое подчиненном положении. При этом женщина изначально лишена многих прав, прежде всего сакральных: женщина-священник невозможна не только в православии, но и в католицизме. Женщина отдельно молится не только в исламе, но и в иудаизме, женщина объявляется нечистой и неполноценной во многих религиозных текстах.
В принципе совокупность этих взглядов называется традиционализмом, и хотя в современных европейских и американской культурах традиционализм критикуется, а феминизм больше века теснит сторонников традиционности, традиционализм все равно существует и будет существовать, невзирая на потуги политкорректности. Отдавать свою власть патриархат не хочет и уступает по капле, в следующий момент пытаясь наверстать упущенное: запретить аборты, отменить саму политкорректность, апеллировать к естественному половому разделению, которое есть всего лишь другая форма традиционализма.
Если очень упрощать, то сутью борьбы феминизма является право женщины не быть красивой. То есть говорится о равенстве прав и возможностей, о праве не быть сексуальным объектом, но на самом деле феминизм может быть редуцирован к праву женщины не быть тем, кого мужчины считают красивой и желанной. И понятно почему: красота — синоним/механизм эрекции. Поэтому мужское сообщество, мужская культура требует от женщины красоты, ибо того же требует закон сохранения сексуальной (и любой другой) энергии. Чем красивее женщина, тем меньше усилий требуется от мужчины, чтобы он ощутил себя мужчиной, то есть продолжателем рода.
И хотя это требование кажется чисто физиологическим, на самом деле без культуры, которая придает физиологии респектабельность, романтичность, порядочность, естественность, красота бы не ушла далеко от эректильной функции. Культура, если видит в этом цель, способна сделать процесс признания красоты более длительным, куртуазным, максимально далеким от запаха физиологии. Но без культурного прикрытия сексуальное доминирование было бы невозможно.
Теперь о внутреннем источнике сексуального насилия. Характерно, что именно реабилитированная сексуальность, доступность и легальность эротики стали единственной формой свободы, по-настоящему радостно воспринятой и усвоенной российским обществом после перестройки. И причина, в общем, понятна — освобожденная сексуальность стала дополнительным подтверждением права на патриархальное доминирование и насилие.
В российской культуре — в том числе в вербальных практиках: секс — это форма подчеркнутого привилегированного положения. Место на командной вышке. Произвести сексуальный акт синонимично унижению оппонента. Раздеть женщину в клипе, рекламе, фильме — подтвердить ее подчиненное состояние.
Как и многое другое, заимствованное на Западе, сексуальная революция обрела в русской культуре собственную контаминацию: не ослабление традиционной культуры, а ее усиление. Не освобождение от гнета патриархальности, а усиление этой патриархальности. Не уменьшение привлекательности насилия, а увеличение доступности и оправданности этого насилия в обществе.
Понятно, что запрос на насилие в российском обществе шире сексуального. Характерно, что именно увеличением насилия общество ответило на предоставление ему свободы еще при Горбачеве. Бандитский капитализм — один из видов легализации этого насилия.
Свобода была предоставлена в самой общей форме, но наиболее востребованными оказались насилие и сексуальность. Причина актуализации насилия состояла в нескольких связанных мотивах: насилие было спрессовано, накоплено, законсервировано, помещено в фундамент советской эпохой, превратившей сдерживаемое и подвергнутое цензуре насилие в сжатую пружину.
Это было главное наследство советского времени, не только не растраченное, но и умноженное сначала ельцинской, а потом путинской эпохой. Экономические и политические разочарования — это все очередные источники бытового насилия.
В иерархическом обществе насилие сверху всегда передает эстафету вниз по иерархии, и на любом уровне, чтобы избавиться от травмы изнасилованного, надо изнасиловать нижестоящего.
Это — принцип дедовщины, когда подвергнутый унижениям в свою очередь подвергает унижениям новичка или салагу. Здесь важный исток увеличения бытового насилия и сексуального. Ненависть к мигрантам — не только ксенофобия и страх растворения среди чужих — но и возможность канализировать полученный импульс агрессии через более слабых. Гомофобия — самоутверждение за счет тех, кого меньше и кто слабее. Всеохватность сексуального насилия объясняется тем, что в патриархальном обществе женщины — как бы вечно младшие по званию. И поэтому очень часто оказываются патентованным объектом для насилия.
Пара оговорок. В реальности, которая может иметь не патриархальный, а гибридный или европейский вариант, женщина может быть амбициозным начальником, главой семьи, сварливым и вечно недовольным тираном в юбке. Но символически она все равно баба, которая последняя спица в колесе: длинный волос — короткий ум. Чем менее мужчина самореализуется социально и психологически, тем подчас привлекательнее для него сексуальное насилие. Поэтому муж-подкаблучник, инфантильный мужчина может быть женоненавистником или сторонником Домостроя, сексистом или яростным и принципиальным борцом с феминизмом. От привилегированного положения конкретной женщины не меняется символический план, который и создает фон для сексуального насилия.
И здесь перспектива не сулит никаких улучшений. Даже если транслирующий насилие путинский режим будет заменен чем-то другим, положение женщины в обществе вряд ли быстро изменится. Патриархальная культура слишком укоренена, а культурные изменения — стереотипы, традиции, приемы доминирования — куда более консервативны и инертны, чем политические декларации.
Характерно, что и женщины очень часто не готовы расстаться с привычной сексуальной ролью. Женщины не менее часто отвергают идеи феминизма, отстаивающего ценность женщины вне сексуальной сферы. Женщины привыкли к этой роли, воспринимают ее, как естественную, и не готовы от нее отказаться. Упреки, что российские женщины по сравнению с европейскими очень часто выглядят как проститутки, то есть акцентируют свою сексуальность, не смущаясь вульгарности, не достигают цели.
И здесь дело далеко не только в демографическом перекосе, увеличивающем сексуальную конкуренцию. Женщины еще и социально не защищены, а педалируемая сексуальность позволяет хоть как-то уравнять шансы. Поэтому борьба женщин так называемых цивилизованных стран против обязанности быть красивой и сексуальной не находит поддержки среди российских женщин, что, безусловно, усиливает их неравенство и увеличивает опасность стать жертвой насилия.
Понятно, что эта позиция — попытка выплыть в штормящем море на утлом архаическом челне. Самый известный русский поэт, говоря о море, заметил, что современный человек — тиран, предатель или узник. Это достаточно общая характеристика не только социальной дифференциации патриархального, иерархического общества, но и его сексуального пространства.
Тиран — это власть, использующая насилие, чтобы укрепить и удержать свои позиции. Маленькие тираны (тираны в матрешке) — мужчины, транслирующие и освобождающиеся от насилия, причиняя его другим, прежде всего женщинам. Женщины — узники, нередко добровольные. Ну а предатели… Предатели мы все вместе, потому что предаем свои интересы во имя сохранения традиционных ценностей архаического общества.
