Как в приличном законе, надо начать с определения понятий. Например, "манихейство" — это не просто разделение мира на воинство света и армию тьмы, на черное и белое, это ещё и понимание жизни как вечной борьбы, а истории — как сражения двух демиургов; и главное — это неприятие обыденности, компромиссов, промежуточных позиций, это восприятие происходящего, отдающее должное беспримесному врагу предпочтение по сравнению с трусливым "дезертиром" с поля эсхатологической брани; и это — исступленная жажда этой самой последней очистительной битвы. Что, кстати, вполне может отражать происходящее вполне адекватно и быть хорошим подспорьем в оценке быстро меняющейся ситуации.
Вот ещё красивое слово — "бифуркация". Сие есть "точка" (исторически очень короткий отрезок времени), когда берёт верх одна из двух противоборствующих тенденций в испытывающей кризис сложной системе. Как правило, это выбор между "сбрасыванием" сложности или, напротив, повышением её уровня до достижения нового равновесия.
Тут самое интересное, что выбор этот обуславливается совершенно, на первый взгляд, ничтожными факторами — пресловутая "последняя соломинка", ломающая хребет верблюду. Причём заранее предсказать выбор нельзя, но зато после того, как он сделан, новая линия развития воспринимается как органическое следствие всего предшествующего события.
Мой любимый пример: 18 августа 1991 года вся либеральная интеллигенция ждала в ближайшее время путча КГБ, но почти никто не мог предсказать, что 23 августа он будет писать не объяснительные в фильтрационном лагере, а статью о закономерном падении коммунизма, к которому он шёл непосредственно с 7 ноября 1917 года.
У меня есть отличный критерий определения градуса радикальности демократического оппозиционера. Если он считает, что летом 1996 года лучше была бы "честная победа" Зюганова, чем "грязная победа" Ельцина (поскольку: а) честность всегда лучше нечестности; б) такой вариант якобы означал неминуемую, но честную победу демократов в 2000 году и окончательную ликвидацию коммунистической угрозы), я сразу отношу его к особой группе — к "чистым манихеям". Если только за такими утверждениями не стоит, как у Явлинского, конкретного сожаления, что он не стал при правлении Зюганова вождём всех демократических сил автоматически. Я не хочу погружаться сейчас в нескончаемый спор о том, предотвратила бы победа Зюганова вторую войну в Чечне или он не дал бы закончиться и первой, а заодно начал бы войну с Украиной из-за Крыма и Севастополя.
Я только хочу задать простой вопрос: а из чего демократы победили бы коммунистов после первой зюгановской каденции?
Прессы у демократов не было бы (единственный частный канал — НТВ и "Эхо Москвы", понятно, национализированы у "олигарха-кровопицы-трудового-народа"), все приличные газеты и журналы были планово-убыточными и содержались бывшими олигархами. Нет у демократических партий и средств — жили они на пожертвования олигархов, иногда подкидывали через администрацию. Да, конечно, Фонд "Сороса" — запрещен. Все неарестованные демократические лидеры, либеральные интеллектуалы и либеральные бизнесмены — политэмигранты. По всем СМИ — непрерывные потоки антилиберальной и антизападной пропаганды и дичайший антисемитизм. Идут показательные процессы над "антисоветчиками" и "вредителями". Аншлюс Белоруссии и Абхазии. И вот в такой обстановке демократы могут мирно победить вернувшуюся — ничего не понявшую и ничего не забывшую — советскую власть?!
Я готов согласиться, что в нашем мире "зюгановской альтернативы" — после нескончаемых войн с соседями и полным развалом экономики — в России поднимется мощное антикоммунистическое движение. Но с очень высокой вероятностью можно предположить, что в таком случае мы увидели бы реализацию той альтернативы, от которой нас избавила перестройка, точнее избавило решение Горбачёва действовать под либеральными, а не неосталинскими (постандроповскими) лозунгами — русского правонационалистического, якобы необелого, а на самом деле неовласовского, движения. Возможно, на гребне этого движения история подняла бы романтического "деникинца" Гиркина.
Теперь займёмся деконструкцией мифа о "плюшевом" Зюганове и "резиновых коммунистах", не в смысле политической гибкости, а в смысле "надувного танка". Лично Геннадий Андреевич мог в 1996 году быть апостолом демократических ценностей (и мы забываем его речи про "нерусские лица в правительстве"), точно так же, как Владимир Владимирович три года спустя.
Для начала попытаемся понять, что у нас началось четверть века назад. Это — незавершенная буржуазная революция. В процессе "незавершенности" к власти пришла некая корпорация, которая монополизировала власть и постепенно превратилась в номенклатуру, подчинившую и партии, и бизнес, и медиа, и юстицию… У этой корпорации два естественных врага — бывшая правящая номенклатура (старый режим) и демократический капитализм, во имя которого и произошла революция.
Против старого режима — государственный антикоммунизм, который не отменён и по сей день: официальное почитание жертв репрессий, публичные путинские обвинения Ленина в развале Российской империи и в поражении в Первой мировой и даже апология Сталина за уничтожение им большевиков.
Что касается либералов-западников — то, несмотря на свою политическую ничтожность и идеологическую ошельмованность, они — голос неизбежности истории.
Точно так же, как жалкая кучка правоцентристских диссидентов в 70-80-е, которая противостояла как правомонархическому помешательству поклонников Солженицына, так и бреду сторонников "демократического социализма", но именно она и сформировала идеологический мейнстрим начала 90-х.
От левого тоталитаризма маятник истории может утащить в правый авторитаризм, потом — в левый популизм, но в равновесие он придёт всё равно в демократическом капитализме. Аналогично — и при "зеркальном" варианте колебаний: правая диктатура — левая диктатура — правый популизм…
Поэтому либералы-западники были естественными союзниками ельцинской группы в декоммунизации, точно так же, как оппозиционные коммунисты Италии и Франции и социал-демократы ФРГ были союзниками правоконсервативных послевоенных правительств в антифашизме и денацификации.
Тут ещё одно разделение: на тех, кто считает советский период по меньшей мере столь же ужасным и отвратительным, как и нацистскую систему; и на тех, кто полагает, что власть коммунистов несла и добро и зло одновременно.
Это — фундаментальный ментальный (извините за рифму) раскол, такой же, как между монархистами и республиканцами или сторонниками светского государства или "мудрого попечения церкви".
Те, кто полагает советскую систему абсолютным злом, естественно, воспользовались внезапной возможностью для противоборства любым попыткам её возвращения. Некоторые на этом еще и "приподнялись", другим не повезло. Но ведь и в Германии и Италии множество карьеристов, проходимцев и "перекрасившихся" сделали карьеру на строительстве демократии. В армии полно ксенофобов, садистов, мародёров и насильников, но это не исключает правильность участия в войне за защиту свободы, страны и нации. Даже если приходится проливать кровь за награды, которые достаются подхалимам и тупым солдафонам. Таков трагизм бытия.
И теперь о "бумажной угрозе коммунизма".
Для тоталитарной реставрации необходима спаянная внутренней дисциплиной и взаимной солидарностью социальная корпорация, которая способна стать ядром монопольной "партии власти" или по крайней мере ядром "теневой власти", и быстро развернуть "партию власти" в монопольно правящую номенклатуру.
В первой половине 90-х такой корпорацией была партхозноменклатура КПСС, точнее, администрации регионального и местного уровня и директорский корпус, а также аффилированные с ними предпринимали и банкиры. И, конечно, большое число работников образования и редакторов, готовых идеологически обеспечивать реставрацию. Избрание Зюганова автоматически вернуло бы эту номенклатуру к власти. И она бы продолжила править так, как умела править до Горбачёва, реализуя то, что я называю "советский фашизм". Если бы Зюганов вдруг заболел бы идеей демократизировать и открыть страну (бывают же чудеса нравственного преображения), то он немедленно "заболел" бы… как Горбачев вечером 18 августа 1991 года.
Поэтому Путин был действительно избран при активной поддержке очень широкой социальной коалиции 16 лет назад, ибо его рассматривали как защитника от коммунистической реставрации. Да, это был тот самый, пусть и смазанный, в первое время "бархатный", антикоммунистический правоавторитарный переворот, "русская пиночетовщина". И через четыре года он был триумфально, плебисцитарно переизбран, потому что сумел внушить, что доделал то, что не смог и не успел Ельцин.
О тоталитарном потенциале зюгановщины свидетельствуют не только речи и резолюции вождей и идеологов КПРФ, но и широкомасштабный социальный эксперимент. Как известно, в 1998 году, уступив натиску требований расширения демократии, Ельцин разрешил выбирать глав регионов. Это немедленно привело к сокрушительной победе "левоцентристов" — губернаторами стали многие бывшие председатели заксобраний регионов и иные выдвиженцы от оппозиционных коалиций, объединивших и КПРФ, и "ЯБЛОКО". Победители тут же придавили любую оппозицию, позакрывали, поразгоняли независимые редакции, словом, быстренько смастырили локальные тоталитаризмы. Потом вступили в "оппозиционный" Ельцину блок "Отечество — вся Россия". Потом объединились с движением "Единство" и стали "партией власти". Чего заглядывать в прошлое — посмотрите на политику коммуниста Локотя в Новосибирске. А ведь широкий спектр оппозиции так гордился его победой.
Путин, придя к власти, оперся на вторую могущественную социальную корпорацию — госбезопасность. Их и было всего две в СССР, начиная с середины тридцатых — партноменклатура и госбезопасность.
Армия — не в счёт, она слишком уступала в общей подготовке и была зациклена на себе. Главная ошибка подсадивших Путина в Кремль была в том, что он не был одиночкой — за ним была огромная, голодная, беспощадная и маниакальная корпорация, с июня 1953 года жаждущая реванша, уже вошедшая в Кремль осенью 1982, и вновь возвращённая на своё место, как Тень в пьесе Шварца.
Ведь когда в январе 1933 года Гитлера делали канцлером, то думали, что он — политик-одиночка, а его банда крикунов скоро охрипнет и остынет. Но у Гитлера была армия штурмовиков, и уже через месяц он с её помощью разгромил всю оппозицию. А за Путиным встали обломки КГБ, а потом к ним подтянулась прокуратура и суд. А потом прибежали политики, эксперты и идеологи. Толпой. И получилась партия власти тоталитарного типа. Но не в ранге КПСС, политику определявшей, а в ранге ВЦСПС (советских профсоюзов) — политику объяснявших.
Теперь ещё раз вспомним, что я говорил о бифуркации. Путинский финал ельцинской революции создаёт впечатление, что путинизм из неё вырос органически. Это так же неверно, как необратимо выводить Голодомор 1933 года из голода 1921 года, а Большой Террор 1934-39 годов — из зверств ЧК-ГПУ 1918-21 годов.
Сталинизм — безусловное порождение большевизма, но и его смертельный враг.
Большевизм мог иметь совсем иной финал: Сталин мог потерпеть аппаратное поражение от опомнившегося Бухарина. Тогда вместо Голодомора и 1937 года НЭП завершился бы либо "социал-демократической" эволюцией под давлением крепнувшего среднего класса (сейчас это назвали бы "китайский путь"), либо правой популистской диктатурой в духе Пилсудского или Чан Кайши — на выбор.
Необходимо понимать онтологическую разницу между НЭПом и сталинизмом. Бухаринизм был эпохой "партийного аристократизма", а сталинизм — восточной деспотией. Точно так же революционный авторитаризм Ельцина опирался только на идейную поддержку либеральных реформ и инерцию гипноза власти. Никакой "партии власти" у Ельцина не было — Гайдар зимой 1996 года открыто выступал против него, партия Черномырдина (координатор думской фракции Владимир Рыжков) ориентировалась на премьера, с которым администрация Ельцина постоянно воевала. Блок "Единство" был собран Березовским по таким сусекам…
Читать о том, как администрация Ельцина "держала на крючке олигархов" путём залоговых аукционов, человеку, помнившему, что было 20 лет назад, без смеха нельзя!
Это кто держал Гусинского, Березовского, Невзлина, Смоленского, Мордашова, Потанина и Прохорова на крючке — Сергей Филатов и Валентин Юмашев, Сергей Степашин?! Какой "крючок" — власть просто бросила выпадающую из рук экономику "на шару". Единственное, на что её хватило, — это не пустить иностранный капитал в банковскую сферу и на приватизацию. Поэтому весной 1993 года выбор между зависящей от иностранных корпораций "демократии" и автократией национального олигархата был сделан в пользу последнего варианта. А национальный олигархат объективно требовал пусть игрушечного, но бонапартика.
С декабря 1994 года все до одной партии были в оппозиции Ельцину. В его поддержку войне в Чечне выступала только ЛДПР. Еще Кремль поддерживала отколовшаяся от "Выбора России" группа Бориса Фёдорова — Ирины Хакамады.
Путин многократно усилил авторитарные и коррупционные тенденции ельцинизма. Но различие между его режимом и ельцинским — это различие между харизматической революционной диктатурой и консолидированной тоталитарной системой. Но был выбор — даже самый жёсткий гипотетический режим Степашина или Лебедя не мог стать тоталитарным. Старая номенклатура уже была разбита и обескровлена (этому посвятил свою жизнь Чубайс), а ФСБ за такими птенцами гнезда Ельцина бы не пошла. Непонятные чужаки.
И ещё немного о либералах-западниках. В современных условиях они не коммунисты 90-х, они троцкисты 20-х. Они всё мечтают о завершении Августовской революции и демократическом капитализме. Троцкизм объективно вёл ко второй большевистской — антисталинской революции. Либерализм — ко второй демократической — антипутинистской революции.
