Мы окружены не врагами, а символами. То есть пятнами реальности, которые претендуют на представление как бы всей реальности. Скажем, реплика — господствующее настроение, политическое высказывание — доминирующее мнение.
Даже если автор хочет взять ноту, звучит аккорд между прошлым и будущим, таковы законы нашего распознавания.
Скажем, смотрю я новости на канале "Дождь" (на безрыбье и рак — соловей) и знакомлюсь с поэтическими пристрастиями руководства канала, скорее всего, его владельца (владелицы), которые не кажутся мне по преимуществу чудовищными только потому, что доказывать их чудовищность слишком долго.
Я вообще-то не уверен, что политическая зоркость всегда рифмуется с поэтической. И та, и другая не имеют никакого отношения ко вкусу, потому что вкус — отполированная мода вчерашнего дня (одна из совокупности укорененных во вчерашнем дне мод). А поэтическая и политическая зоркость насущны, что ли. В смысле это выбор, осуществляемый здесь и сейчас. Без какой-либо гарантии в случае ошибки.
Понятно, что возможны любые комбинации: можно обладать поэтической вменяемостью (то есть понимать культурную иерархию сегодняшнего дня, переходящую в иерархию завтрашнего) и интересами, совпадающими с политической ретроградностью. Можно быть в либеральном тренде, но иметь довольно варварские поэтические предпочтения, как у канала, любящего банальную (упрощенную) поэзию.
Только человек, не ценящий поэтическое озарение графомана, может рассуждать о хорошей или плохой поэзии. Поэзия — это куда более отчетливое подтверждение (и утверждение) собственной правоты. А собственная правота не может быть плохой. Легко или трудно опровергаемой — может. Чужая правота может быть смешной, распущенной и казаться игрой в слова. Собственная правота — серьезна и проста, как формула. Правоты, конечно.
У поэзии (как и любого культурного высказывания) два очевидных тренда — к усложнению и упрощению. Скажем, современный сериал "Тихий Дон" фиксирует тренд упрощения, сводя эпоху к красочной и психологически окрашенной этнографии. То есть не имея второго плана смыслов. Человеческое — это навсегда. Если сто лет назад на этой земле жили такие же русские люди (разве что с более отчетливым южнорусским говором), значит, и через сто лет здесь будут жить такие же русские люди, только с другими речевыми привычками. И то, что чужую хочется — вечная нежная идея. Какие такие социальные изменения? Да и зачем они, если нация — перманентна. Это и есть упрощение или консерватизм. Приедается все, лишь вам — почва и кровь, не дано примелькаться.
Но тренд на упрощение поэтики предпринял в свое время не только Пастернак, решивший под давлением обстоятельств поменять аудиторию. Расширить ее за счет упрощения. По причине того, что ценителей сложности почти не осталось, а их влияние не представляло ценность для самого автора по причине его (влияния) ничтожности.
Ну и что, чем плох тренд на упрощение? Ничем, кроме как утверждением, что сложность в очередной раз в ауте и делать на нее ставку — прекраснодушие.
Такова логика сегодняшней русской культуры: суть не в том, что нет авторов или читателей, способных оценить сложность смыслов и увидеть в них модель для преодоления общественной редукции. А в том, что это политически (и поэтически) нерентабельно. Поэтому даже культовые герои былых эпох становятся сегодня массовыми: жизнь-то одна, а времена, когда возможна реанимация пропущенных репутаций, вряд ли повторятся. По крайней мере в русской культуре с ее отчетливым традиционалистским трендом.
Я это к тому, чтобы взять обратно слова о чудовищности поэзии, представляемой "Дождем". Я просто думал сократить дистанцию и не искать синонимы и объяснения, но небольшой крюк получился.
Почему я вообще заговорил о поэтических предпочтениях в ситуации, когда у всех на уме предпочтения исключительно политические? Потому что они не очень отличаются (если оба этих языка для вас не совсем чужие). И если не тыкать в глаза эстетикой, которую еще труднее объяснить, чем плохое-хорошее в культурном гарнире, то политический выбор будет очень похож на поэтический. Это один из вариантов символического самоутверждения. По выбору стихов в качестве эталонных на эталонном телеканале можно точнее понять, какое нас ждет будущее (с Путиным или после него): будущее радостного упрощения. То, что называется демократией, проблематично для воплощения, потому что авторитаризм (тоталитаризм) — неизмеримо проще (для эксплуатации).
В свое время Гаспаров увязал вероятность реформ с усложнением поэтики (в частности, с популярностью верлибра). Умея считать, он показал, как традиционализм в поэзии рифмуется с отказом от реформ в политике. Прослушайте стихи перед новостями на канале "Дождь", и вы, возможно, поймете, какой политический ландшафт нас ждет: равнинный.
