Данная заметка является объяснительной запиской, адресованной тем моим собеседникам, которых задела (возмутила, взбесила, обидела, разочаровала, огорчила, просто не понравилась – нужное подчеркнуть) моя предыдущая статья "Атеистическое мракобесие Александра Невзорова". Поскольку первый и последний раз в своей жизни писал объяснительную довольно давно, когда, будучи слесарем Московского метрополитена, ночью заснул на коробе контактного рельса, и за этим занятием был застигнут мастером путейцев, проезжавшим на дрезине, жанром владею слабо, а посему пишу в произвольной форме, не обессудьте.
Итак, в предыдущей заметке почти все возражения и дебаты сгрудились вокруг фрагмента, где я критикую характер нападок Невзорова на религию. Повторю еще раз: сами нападки считаю делом не просто допустимым, но и похвальным. А что касается РПЦ и ее отдельных обитателей так и вовсе крайне необходимым. Особо восхищен тем мастерским троллингом, которым Невзоров буквально изничтожил Милонова, подцепив его на чтении трудов отца Пигидия, оказавшегося на поверку вовсе не достойным отцом церкви, а задним отделом брюшка насекомых, тем, где у них расположено анальное отверстие.
Итак, объектом моей критики Невзорова были не сами его нападки на религию, а их характер и объект этих нападок, в который входили не только церковь как институт (что крайне полезно), не только религиозные догмы (что вполне допустимо), но и поголовно все люди, которым присуще религиозное чувство, что с моей точки зрения делает саму критику уязвимой.
Все религиозные люди выставляются в лучшем случае туповатыми, примитивными созданиями, а то и страдающими деменцией (любимое слово Невзорова). Вот одна из цитат: "Я бы оставил религию и ее право распоряжаться умами и судьбами тех 98 или 99 процентов людей, которым нужны простые, примитивные и не сложные объяснения происхождения этого мира, происхождения человека, происхождения мышления и сознания".
Уточним, для начала, сколько таких примитивных созданий на планете. Согласно опросуGallup International, проведенному в 57 странах, 59% жителей Земли считают себя религиозными людьми, еще 23% верят в Бога, или в какие-то высшие силы, но не причисляют себя к какой-либо конкретной конфессии. В России религиозных 55%, верящих в Бога и высшие силы без отнесения себя к конфессии 26%, убежденных атеистов – 6%, а 13% затруднились ответить.
Намного более религиозны, чем Россия такие страны как Польша, Армения, Грузия, Бразилия, Италия , США, Украина. Полюс атеизма - Китай (47% жителей атеисты). К странам, менее религиозным чем Россия, относятся Япония, Швеция, Австралия, Франция, Австрия, Вьетнам, Азербайджан. Больше всего верующих среди индуистов – 82%. В странах христианских – 81% (в основном за счет стран Латинской Америки и США). В странах ислама – 74% верующих.
В пользу позиции Невзорова то, что, во-первых, уровень религиозности в мире снижается, хотя и не быстрыми темпами, а во-вторых, есть корреляция между религиозностью с одной стороны и образованием и доходом с другой. Религиозных людей больше среди бедных и хуже образованных. Такая зависимость есть и на уровне стран, хотя очевидны и исключения: богатые и религиозные США и небогатый (в смысле среднего душевого дохода) атеистический Китай.
Теперь о главном, ради чего, собственно, и пишу эту "объяснительную". О том, что мешает мне, человеку начисто лишенному религиозного чувства, согласиться с Невзоровым и моими оппонентами в социальных сетях в их стремлении отказать людям, у которых это религиозное чувство имеется, в разумности, собственной логичности и праве на свой путь к истине.
Главный тезис воинствующего атеизма – несовместимость религии и науки. При этом воинствующие атеисты стараются в упор не видеть того, что полностью разрушает этот тезис.
А именно религиозности значительной части выдающихся ученых 20-го века, в том числе и большей части лауреатов Нобелевской премии в области естественных наук. 20-й век взят для того, чтобы исключить, или, по крайней мере, снизить влияние на религиозность традиций и норм клерикальных обществ минувших веков.
Не претендуя на полноту анализа, я попытался построить некоторую "шкалу религиозности" выдающихся ученых 20-го века, главным образом лауреатов Нобелевской премии. Поскольку шкала строилась наспех, то в ней есть очевидные дыры. Однако, она может быть полезна в качестве некоторого рабочего пособия. Итак, четыре уровня религиозности выдающихся ученых, расположенных по нарастанию религиозности:
- Атеизм, в том числе и воинствующий. Наиболее яркие представители: Бертран Рассел и Виталий Гинсбург.
- Пантеизм. Космическое религиозное чувство как исток поиска научной истины. Бог есть, но не имеет признаков личности, не антропоморфен. Самый яркий представитель – Альберт Эйнштейн.
- Принцип дополнительности научной и религиозной картин мира. Вернер Гейзенберг, Борис Раушенбах, Ф.Дайсон.
- Полная, "100-%" религиозность, вера в личностного бога. Самые яркие представители: Курт Гёдель, Артур Комптон.
Наиболее зияющая дыра в этой шкале – отсутствие наиболее близкой для меня позиции агностиков, к которым относился, например, математик Уайтхед, но после тесного общения с атеистом Расселом ударился в религию.
Блестящий троллинг религии в исполнении Бертрана Рассела
В публичной лекции "Почему я не христианин" (цит. по брошюре в переводе И.Романова, М.1958) Рассел во-первых, объясняет, почему он не верит в бога и бессмертие. А во-вторых, доказывает, что Христос, хотя и был хорошим человеком, но были и получше, и приводит конкретные имена тех, кто лучше.
Вот как сэр Бертран разбивает некоторые аргументы доказательства бытия бога. "Аргумент первопричины" он бьет тем, что уподобляет его рассуждению индуса, который говорит, что мир стоит на слоне, слон на черепахе, а если индуса спросить, на чем стоит черепаха, отвечает: "А давайте поговорим о чем-нибудь другом".
"Аргумент целесообразности" подвергается еще более изощренному избиению при помощи британского юмора: "Неужели вы думаете, - улыбается сэр Рассел, - "что если бы вас наделили всемогуществом и всеведением да еще дали бы в придачу миллионы лет… то вы не смогли создать ничего лучшего, чем ку-клукс-клан, фашисты или мистер Уинстон Черчилль". Про Черчилля коммунист Рассел (сэр Бертран в момент произнесения данной лекции называл себя коммунистом) здорово ввернул, не так ли?
Не слабее его критика морали и личности Христа. Например, Рассел предлагает проверить, как работает христианский принцип подставления другой щеки в случае, если вас ударят по первой. Для этого Рассел предлагает дать пощечину тогдашнему британскому премьеру Болдуину Стенли и высказывает гипотезу, что данный христианин поведет себя не вполне по-христиански.
Переходя уже на личность Христа, Рассел упрекает сына божьего в том, что тот не только верил в ад, но и грозил своим оппонентам адским огнем и гееной огненной, что Рассел считал проявлением мстительности и жестокости. Кроме того, в эпизоде с вселением в свиней бесов, в результате чего свиньи бросились в море, где, вполне вероятно утонули, Рассел усматривает жестокое обращение с животными. В пример истинной добродетели и гуманизма Рассел приводит Сократа и Будду, которые, по его мнению, существенно превосходили по этим показателям Иисуса, который, следовательно, не был лучшим из людей, что не мешало ему быть по-своему неплохим парнем.
Надо сказать, что подобными остротами, правда, без британского аристократического блеска изобиловал журнал советский "Безбожник", выходивший в первые годы советской власти. Там формулировались парадоксы про "всемогущество" бога. Для того чтобы проверить его всемогущество предлагалось дать ему (богу) поручение создать такой камень, который он сам поднять не сможет. Несколько десятилетий спустя в эту обойму был вставлен аргумент про Гагарина, который в космос летал, а бога там не встретил.
Важный вклад в тактику борьбы с религией Рассел внес, придумав и запустив в 1952 году свой знаменитый "чайник". Этот фарфровый "чайник Рассела" есть некий выдуманный им предмет, который якобы вращается между Землей и Марсом по эллиптической орбите. И если, - утверждает Рассел, - я скажу, что чайник настолько мал, что его нельзя углядеть ни в один телескоп, то опровергнуть данное утверждение станет невозможно. Этой аналогией (бог это маленький фарфоровый чайник) Рассел доказал, что не атеисты должны доказывать, что бога нет, а верующие должны предъявить его, наконец, сомневающимся. (из ст. "Есть ли бог?" 1952 г.)
Надо признать, что значительная часть весьма остроумных аргументов Нобелевского лауреата по литературе Рассела могут оказаться весьма действенны в диспутах с теми, кто верит в бородатого чудака в хитоне, сидящего на облаке и придерживающего на лбу золотой обруч. Маловероятно, что они впечатлят тех Нобелевских лауреатов в области физики, математики, биологии и медицины, которым не было чуждо религиозное чувство. Во всяком случае, своего соавтора, математика и логика Уайтхеда, с которым они вдвоем написали свой самый значительный труд "Принципы математики", Рассел убедить не смог. Вскоре после написания совместного с Расселом шедевра, Уайтхед увлекся платонизмом , выдумал какого-то "предвечного Бога", а потом вообще пошел по кривой дорожке, в конце которой написал книжку "Религия в созидании", после чего Рассел с ним решил раззнакомиться.
Космическая религиозность Альберта Эйнштейна
Такую звезду как Эйнштейн стремились заполучить в свою "команду" и атеисты и попы. Попы, в частности, ссылались на то, что Эйнштейн довольно много писал и размышлял о религии, о взаимоотношении разных конфессий, часто употреблял слово Бог, вроде бы предполагая его существование. Это, конечно, не делает его верующим в церковном смысле слова. В статье "Религия и наука" (1930 год, цит. По СНТ, М.1967, Т.4) Эйнштейн исходит из того, что в основе религии лежат определенные чувства и потребности. Исходя из этого, он прослеживает эволюцию религии от религии страха к моральной религии. Но ни та, ни другая не нужны самому Эйнштейну. Его совершенно не устраивает "антропоморфный характер идеи бога". Ему присуща третья ступень религиозного чувства, которую он называет "космическим религиозным чувством.
"Тому, кто чужд этому чувству, очень трудно объяснить, в чем оно состоит, тем более, что антропоморфной концепции, соответствующей ему, не существует", - объясняет Эйнштейн. И тут же обламывает надежды попов запихнуть его в какое-либо душное "лоно": "не может быть церкви, чье основное учение строилось бы на космическом религиозном чувстве". Люди, подверженные этому чувству, "своим современникам часто казались атеистами, а иногда и святыми. С этой точки зрения люди, подобные Демокриту, Франциску Ассизскому и Спинозе, имеют много общего". Конец цитаты.
Если нет церкви, в которой должно культивироваться это "космическое религиозное чувство", то где оно должно обитать и передаваться от человека к человеку? Ответ Эйнштейна: "Мне кажется, что в пробуждении и поддержании этого чувства у тех, кто способен его переживать, и состоит важнейшая функция искусства и науки". Итак, наука и церковь, а также наука и антропоморфный бог, который вмешивается в ход мировых событий, абсолютно непримиримы. "Но, с другой стороны, я утверждаю", - пишет Эйнштейн, - "что космическое религиозное чувство является сильнейшей и благороднейшей из пружин научного исследования".
А дальше Эйнштейн делает попытку объяснить на кой черт ему лично вот это "религиозное чувство" и почему он не может без него обойтись, как прекрасно обходятся миллионы атеистов, включая невзоровых, агностиков, в том числе и вашего покорного слугу, словом всех тех, кто имеет к науке лишь то отношение, что иногда читает учебники, иногда монографии, иногда пересказывает содержание этих книжек другим людям, и на этом основании считает себя человеком науки.
"Тем же, - пишет Эйнштейн, - кто судит о научном исследовании главным образом по его результатам, нетрудно составить совершенно неверное представление о духовном мире людей, которые, находясь в скептически относящемся к ним окружении, сумели указать путь своим единомышленникам, рассеянным по всем землям и странам. Только тот, кто сам посвятил свою жизнь аналогичным целям, сумеет понять, что вдохновляет таких людей и дает им силы сохранять верность поставленной перед собой цели, несмотря на бесчисленные неудачи. Люди такого склада черпают силу в космическом религиозном чувстве. Один из наших современников сказал, и не без основания, что в наш материалистический век серьезными учеными могут быть только глубоко религиозные люди".
Как любая позиция, не находящаяся на краю шкалы, позиция Эйнштейна вызывает огонь с двух сторон. Со стороны настоящих "религиозников" на Эйнштейна наступает величайший в истории логик Курт Гёдель, который пытается убедить великого физика выйти из ереси пантеизма и увидеть существование личностного Бога. "Бог Спинозы, - пишет Гёдель, - меньше чем личность, мой Бог больше чем личность".
С другой стороны "космическая религиозность" Эйнштейна объявляется задним числом фикцией сторонниками воинствующего атеизма, в частности Нобелевским лауреатом Виталием Гинсбургом. "Во всех известных мне случаях, - пишет академик Гинсбург, - верующие физики и астрономы в своих научных работах ни словом не упоминают о Боге. Они одновременно живут в двух мирах – одном материальном, а в другом каком-то трансцендентальном, божественном. У них происходит как бы расщепление психики".
Это верно, но с одной оговоркой. Действительно, если взять, например, четырехтомник "Собрания научных трудов" Эйнштейна, то в первых трех томах, там, где работы по теории относительности и квантовой механики, там нет ни Бога, ни религии. Эти слова появляются в 4-м томе, там, где Эйнштейн пишет о методологии исследования, о творческой кухне. Там есть не только о религии, но и о роли искусства в научном познании. Хотя истина в науке так же далека от истины в искусстве, как и религиозная истина от этих двух своих тёзок. Тот же Эйнштейн уверял, что Достоевский ему был полезнее в его исследовательском поиске, чем Гаусс. Хотя где Достоевский и где физика…
Теперь, промежуточная гипотеза, основанная на весьма поверхностном анализе зависимости между наличием религиозного сознания и уровнем причастности к храму науки. Зависимость эта, скорее всего, выражается не прямой, а весьма причудливо изломанной линией. Сначала, на подступах к храму линия почти прямая: чем выше уровень образования, усвоения основ науки, тем в среднем ниже религиозность. Это в целом с небольшими отклонениями подтверждается опросами.
И дальше, поднимаясь по этажам этого храма, можно наблюдать ту же зависимость. В 1998 году среди американских ученых был проведен опрос. "Полная религиозность", то есть вера в личностного бога, который находится в интеллектуальной и чувственной связи с человечеством и откликается на молитвы, а также вера в жизнь после смерти, - такая религиозность была у 40% американских ученых. А на высших этажах американской науки, среди членов Национальной академии США верили в личностного бога лишь 7%. То есть, казалось бы, тенденция сохраняется до самого верха. Но тут, возможно, она и ломается. Если, конечно, под самым верхом иметь в виду не административный статус ученого, а объем его вклада в науку.
Академики и даже Нобелевские лауреаты тоже разные. Есть те, кто совершил открытие, создал новое направление в науке, основал научную школу. А есть те, что совершил переворот в науке, говоря языком Томаса Куна из его "Структуры научных революций", создал новую научную парадигму, изменил логику научного мышления. Эйнштейн, Гейзенберг, Гёдель… Теория относительности и квантовая механика, соотношение неопределенности и теорема о неполноте. Это то, что в совокупности создало неклассическое мышление 20-го века, того, что господствует в науке сегодня. Для прорыва в этот мир вот этой группе прорыва, видимо, было недостаточно инструментов чисто научного мышления, потребовалось подкрепление со стороны других форм освоения мира, прежде всего художественного, философского и религиозного. То есть на новом уровне частично подтверждается тезис Луи Пастера: "Малое количество знаний удаляет от Бога, большие знания приближают к Нему".
И, завершая, коротко о третьей и четвертой ступенях "божественной шкалы".
Принцип дополнительности научной и религиозной картин мира
Наиболее развернуто представлен этот уровень религиозности Вернером Гейзенбергом в его статьях: "Естественнонаучная и религиозная истина" и в нескольких главах его книги "Часть и целое". В терминах Гейзенберга это два языка, естественнонаучный и религиозный, один из которых стремится придать своим понятиям объективное значение, другой, религиозный, "призван избежать раскола на объективную и субъективную стороны; в самом деле, кто сможет утверждать, что объективная сторона более реальна, чем субъективная?".
Этот риторический вопрос Гейзенберг подкрепляет своим фирменным блюдом, принципом неопределенности: "Даже требование объективности, долгое время считавшееся предпосылкой всякого естествознания, в атомной физике ограничено тем, что полное отделение наблюдаемого феномена от наблюдателя уже невозможно. Как же в таком случае обстоит дело с противоположностью естественнонаучной и религиозной истины?"
Центральная идея метода Гейзенберга – идея предела. Один предел – представление об объективном мире. На этот предел ориентируется естествознание. Другой предел – представление о субъекте, "мистически сливающимся с мировым целым настолько, что ему не противостоит уже никакой объект… Где-то посередине между этими двумя пограничными представлениями движется наша мысль; наш долг выдерживать напряжение, исходящее от этих противоположностей".
Примерно на той же ступени религиозности стоял один из основателей русской космонавтики Б.В.Раушенбах: "Наука и религия не противоречат друг другу, напротив дополняют. Наука царство логики, религия внелогичное понимание. Человек получает информацию по двум каналам".
Полная религиозность, вера в личностного бога
На этой ступени стояли и стоят немало нобелевских лауреатов в области естествознания. Уже помянутый Курт Гёдель был лютеранином. Артур Комптон, физик, также нобелевский лауреат был диаконом в баптистской церкви, преподавал в воскресной школе. Примеров такого рода можно привести десятки, а если не ограничиваться Нобелевскими лауреатами, то и тысячи.
Процесс секуляризации человечества виден и несомненен, если брать большие отрезки времени. Все большее число людей обходятся без таких функций религии как социализация, формирование морали, даже утешительная функция решается с помощью иных социальных инструментов. Насколько далеко этот процесс зайдет, приведет ли он к полному вытеснению религии из социальных ниш, которые образуются для выполнения этих функций, предсказать сложно.
Что же касается главной темы этой "объяснительной", то упорство, с которым самые крупные ученые, находящиеся на вершине научной мысли, прибегают к помощи религиозного чувства, порождает аналогию со спортом. Есть бег трусцой, есть спортивные секции, а есть спорт высших достижений. И вот на этих вершинах мирового спорта, где ставятся мировые рекорды и трещат сухожилия, лопаются сосуды и гробится здоровье, там люди, чтобы добиться результата, вынуждены прибегать к допингам и стимуляторам, к "спортивному питанию" и нагрузкам, которые никакого отношения к здоровью, которое изначально было целью спорта, не имеют.
Чтобы прорваться к новым рубежам в науке, некоторые (многие, отдельные, почти все – нужное подчеркнуть) ученые вынуждены прибегать к "расширителю сознания" в виде религиозного чувства. Религия ведь опиум для народа, не так ли? Народу, значит, можно, а ученым что ли нельзя? Несправедливо… Вот такая объяснительная…
! Орфография и стилистика автора сохранены
