Дочка Бродского, ошарашившая российскую интеллигенцию идеей отказа от монетизации культуры, продемонстрировала зоркость, предположив, что между обществами потребления и советской системой, точно так же построенной на деньгах, есть определенное сходство. И только показалась наивной утописткой. То есть да, общество вне монетизации – это утопия, но не больше, чем Гриша Перельман, не взявший у общества потребления миллион.
Он-то Анну Бродскую, скорее бы, понял и, что еще интереснее, может быть, и поддержал бы. Ведь он тоже против того, чтобы за искусство (искусство мысли) платили. Но Перельман принят на правах юродивого: возьми миллиончик, возьми миллиончик, – не берет. Паниковский-навыворот.
Юродивость в варианте российских либералов – антибуржуазность. Как-то я, навлекая на себя шторм непонимания, упомянул о разнице между честью и честностью, где последняя есть такое же перерождение первого, как культура и культ, бабочка и гусеница.
Честность – это бухгалтерский вариант мутации образов чести в массовую эпоху. Нам, понятное дело, не до жиру быть бы живу: у нас начальство врет как сивый мерин и не икает. Нам до честности как до Марса на кукурузнике: а вы о том, чтобы не брать деньги у общества, которое презираете. Хотя здесь речь идет об очень узком, как луч, коридоре конформизма: маленькие деньги взять почти не западло (Перельман, не знаю, получал ли пенсию, но на пенсию матери, возможно, жил, пока не услышал викинга зов, да и Анна Бродская живет на пособии). А вот взять у этих сумасшедших Паниковских миллиончик – совершенно невозможно.
Девочка – вежливая, о стихах папы сказала осторожно, чтобы не обидеть яростных поклонников – читала мало, торопиться некуда, на жизнь приключений хватит. Но если она начнет читать по-русски, я не уверен, что папины стихи, безусловно, окажутся ей близки. Не из-за имперской иллюзии, не из-за образной сложности, а из-за буржуазной простоты, которой Бродский не чурался. И гонорары любил, при мне рассказывая, что писал свои эссе о Венеции (Набережная неисцелимых) ровно до тех пор, пока за них платили. Платили бы дальше, писал бы еще. Платить перестали – цикл приказал долго жить. Контракт.
Кстати, вот цитата прямо оттуда: "Самое большое будущее у денег. Оно такое большое, что деньги воспринимаются как синоним будущего и стараются им распорядиться". Индуцированная ирония входит в предложение как в пакет.
Понятно, отказ от монетизированных отношений – это, скорее всего, проявление зрелого, усталого и богатого общества, в котором можно мечтать и размышлять о безденежье, как о глотке воздуха и самом радикальном варианте свободы. Но это когда денег куры не клюют. Но когда у вас "на водку не хватает", монетизация души происходит с таким глубоким и стремительным погружением, что эта утопия кажется тем, чем кажется большинству: фанаберией и выражением типа "с жиру бесится".
Я просто хочу отметить, что и утопий у нас, кроме утопии рынка и противостоящей ей (и еще более архаичной) утопии нации, больше нет. Кончились. И девочка могла бы поучить и нас, и своего папу. Вопрос: поняли ли бы они/мы, о чем речь? Вряд ли.
