В московском "Мемориале" 10-12 сентября прошла конференция "Долгое эхо диктатуры. Жертвы политических репрессий в странах бывшего СССР — реабилитация и память". Эксперты обсудили, как шел процесс восстановления справедливости в отношении жертв коммунистических диктатур в их странах и как общество на данный момент воспринимает тоталитарное прошлое.
Российская нация покаяния не ждет
"Цели "Мемориала" и сегодняшнего собрания и вектор устремлений российского общества прямо противоположны. Но эта противоположность, что очень характерно для нашего времени, не обострена, а притуплена", — открыл свое выступление социолог "Левада-центра" Алексей Левинсон.
Массовое сознание, по его словам, на данный момент полно противоречий, которые, однако, спокойно уживаются в головах одних и тех же людей. Некоторые результаты опросов можно было бы оценивать положительно, но другие показывают — информированность о чем-то не всегда ведет к серьезному осмыслению произошедшего. Отношения общества к этой теме отражает его состояние в целом, уверен социолог.
Так, по данным "Левада-центра", о массовых репрессиях конца 1930-х в той или иной степени осведомлены около 60% населения, причем доля таких граждан год от года лишь незначительно колеблется.
Число репрессированных (с вариантами ответов от нескольких тысяч до десятков миллионов) большинство опрошенных оценивает в "сотни тысяч" или "несколько миллионов". "Преобладает счет на миллионы. То есть то, что были миллионы репрессированных, массовым сознанием принято", — замечает социолог, но тут же оговаривает еще одну особенность восприятия: "В массовом сознании это много, но в общем не вся страна".
На вопрос, кого коснулись репрессии, самый популярный ответ, заметно отрывающийся от остальных: "Всех без разбора". "Такое отношение в каком-то смысле обезличивает ситуацию и облегчает ее восприятие для тех, кому психологически очень непросто говорить, знать и думать о ней", — замечает социолог.
На вопрос, почему люди осуществляли репрессии, жители России чаще всего отвечают: "Потому что боялись репрессий". "Общественное сознание создает из этого такой бублик, который не требует и не позволяет интерпретаций", — замечает Левинсон.
Тем не менее большинство респондентов считает, что обсуждать репрессии в публичном пространстве надо, хотя и процент тех, кто не видит в этом необходимости, тоже традиционно высок. Большинство респондентов также согласны с утверждением, что репрессии — это "преступление, которому нет прощения".
При этом на вопрос, требуется ли покаяние, большинство опрошенных отвечают: "Нет". Требовать покаяния от руководителей КПРФ, руководителей государства или руководителей спецслужб предлагают считанные проценты. Считают необходимым покаяние всего народа примерно 7-8 %. "Нация от себя этого не ждет", — замечает Левинсон.
"С тем, чтобы судить виновных, та же история. Преобладает представление — судить некого. И ворошить прошлое не надо. Всю эту историю можно было бы трактовать как то, что общество таким образом закрывает для себя тему", — замечает социолог. Возможность более глубокого анализа общество отторгает.
Показательны ответы на вопрос, какую роль в жизни страны сыграл Иосиф Сталин. В марте 2003 года 53% считали ее положительной, 33% — отрицательной. За 10 лет цифры изменились не сильно: год назад 49% опрошенных оценивали ее как положительную, 32% — как отрицательную.
Что интересно, с тем, что Сталин — преступник и тиран, большинство респондентов склонны согласиться. Но и в то, что он выдающийся руководитель, который одержал многочисленные победы, большинство опрошенных также верит.
"Пожалуйста, не считайте это шизофренией. Не думайте, что это патология массового сознания. Эти вещи прекрасно монтируются друг с другом.
Массовое сознание себя таким образом излечивает от травмы. То есть и то верно, и это верно. И мы это умеем соединить в своей голове, и поэтому у нас все в порядке. И поэтому вы нам ничего нового сказать не можете. Вы будете талдычить о репрессиях, и бог с вами, вас никто не трогает, но и нас это не трогает", — подытожил Левинсон.
"У меня такое ощущение, что тема реабилитации стала своего рода стершейся монетой. Мы уже не ощущаем той трагедии, которая произошла со страной и с людьми. Мы очень спокойно размышляем, насколько эти репрессии были или не были необходимы, можно было их избежать или нет", — отмечает секретарь Комиссии при президенте РФ по реабилитации жертв политических репрессий Лев Иванов.
"Забыв, что происходило, мы очень легко можем повторить это", — озвучивает он идею, звучащую между строк многих выступлений.
Опрос "Левада-центра" и здесь дает интересные результаты: на вопрос о том, допускают ли люди в обозримом будущем повторение подобных репрессий в России, "определенно, да" ответили 3%, "скорее, да" — 21%, а еще 25% затруднились с ответом.
Но трудности не ограничиваются сферой общественного восприятия террора. По-прежнему не решены многие законодательные и юридические проблемы.
Один из авторов российского закона о реабилитации жертв репрессий Анатолий Кононов рассказал о том, на что опирались авторы "Закона о реабилитации жертв репрессий" 1991 года и проанализировал, почему же многие проблемы так и не удалось решить. К моменту принятия документа уже существовала, например, международная "Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью". В ней дано определение жертв репрессий, и описан процесс их восстановления в правах. Согласно ему, жертвой преступления считается человек, пострадавший от преступления, которое осуждается и наказывается по законодательству страны, о которой идет речь. В свою очередь, жертва злоупотребления властью могла пострадать и от таких действий, которые не считались незаконными.
В России не все были готовы согласиться с таким подходом. В процессе работы над законом докладчику приходилось отстаивать, что нужно реабилитировать не только жертв репрессий 20-30-х годов, но и репрессированных за политические и религиозные убеждения, диссидентов 70-80-х годов. "Работники прокуратуры и МВД, которые у нас тоже в экспертах ходили, говорили: "Да что вы, они же по закону сидели. Ну, если они не были виноваты, то давайте они будут проходить процесс конкретного пересмотра их дела в судах", — рассказывает Кононов.
Этот подход не случаен. В существовавших до 1991 года государственных документах понятия репрессированных не существовало вовсе, даже в отношении жертв "большого террора". "Был рутинный процесс пересмотра уголовных дел по вновь открывшимся обстоятельствам", — отмечает Кононов.
"Закон о реабилитации жертв репрессий" должен был изменить ситуацию. В нем появилась формула извинения и признание, что эти репрессии были организованы государством. Этот документ должен был стать первым шагом на пути восстановления справедливости. В период работы над ним многие объединения призывали организовать суд над устраивавшим репрессии политическим строем, но он так и не состоялся, а оценка произошедшего как преступления режима так и осталась только в преамбуле к закону 1991 года. Как отмечают правозащитники, государство до сих пор предпочитает делать вид, что речь идет только об отдельных случаях незаконных преследований.
Еще одна проблема, стоявшая перед авторами закона — как проводить реституцию. "Мы помним это время — пустые прилавки магазинов, рушащаяся экономика страны. Найти для реституции какие-то средства и даже получить положительное заключение на проект от экономических ведомств было практически невозможно. Поэтому то, что там было записано — это смешной минимум", — говорит Кононов. Авторы дополнили закон формулой о компенсации, "посильной в настоящее время". Они считали, что, когда положение выправится, законодатель обязан будет повысить выплаты до "разумного размера". Но даже спустя столько лет Кононов не считает эту проблему решенной. Он отмечает, что есть решение Конституционного суда о необходимости повысить выплаты до справедливого уровня, но оно также не выполняется.
Хотя финансовое положение в момент принятия закона было тяжелым, можно было ввести льготы для репрессированных, что и было сделано. Однако позже льготы были монетизированы и переданы на региональный уровень. "Регионы могут установить компенсацию, а могут не делать этого. Она сейчас практически везде мизерная", — замечает Кононов. Мансур Магдеев из Вятской общественной организации жертв политических репрессий отмечает, что из-за передачи льгот репрессированных на регионы федеральные власти "осталась как бы ни при чем", а часть льгот была отменена из-за недостатка средств в региональных бюджетах.
Не слишком удачно сложилась и практика применения закона о реабилитации. Кононов приводит пример: некоторые суды решили, что крестьяне-единоличники, в отношении которых были применены повышенные налоги или специальные выплаты, и крестьяне, которые подверглись ограничению избирательных прав, не могут считаться репрессироваными с политической точки зрения.
"Другая странная практика — правда, это уже совершенно политическое решение — в отношении поляков, расстрелянных по Катынскому делу. Прокуратура категорически отказалась даже рассматривать эти заявления, а суды поддержали такую практику", — говорит Кононов. Он также отметил, что и работа местных комиссий по реабилитации малозаметна.
Даже там, где компенсации предписаны законом и, казалось бы, нет внешних причин для их невыплаты, зачастую получить их все равно трудно. Иванов отмечает, что непросто собрать документы, подтверждающие факт репрессий. Иногда суды первой и второй инстанций отказываются признать людей пострадавшими, и только в Верховном суде удается добиться справедливости.
Еще один негативный аспект ситуации — значительная часть архивных документов спецслужб до сих пор закрыта. "Очень многие сведения совершенно необоснованно не были опубликованы, и до сих пор соответствующие комиссии принимают решения о продолжении засекречивания этих материалов", — говорит Кононов.
Как отмечают правозащитники, Россия — не единственная страна с такими проблемами. "В какой бы стране это ни происходило, как бы она ни приближалась к демократии, по-настоящему серьезного, уважительного и достойного отношения к бывшим жертвам советского террора в общем нигде нет", — заметил председатель правления "Мемориала" Арсений Рогинский. Он подчеркнул, что проблемы при этом могут быть разными, но тема террора оттеснена на периферию общественного сознания везде.
Киргизия
Как рассказал Павел Дятленко из Кыргызско-Российского Славянского университета в Бишкеке, Киргизия не стала разрабатывать собственный закон о реабилитации жертв диктатуры и приняла упрощенную версию российского. Немногочисленные отличия связаны с местными особенностями и значительно меньшими экономическими возможностями.
Согласно открытым источникам, на территории Киргизии по статье о "контрреволюционной деятельности", по официальным данным, были репрессированы около 40 тысяч человек — около 3% населения страны (если сравнивать общее число подвергшихся в уголовном порядке политическим репрессиям с численностью населения республики по данным общесоюзной переписи 1939 года). Но эта цифра не дает представления об истинных масштабах репрессий — часть ведомственных архивов до сих пор закрыта. Кроме того, в нее не входят депортированные — это еще около 150 тысяч человек. Документы о высланных народах хранятся в архиве МВД.
Есть проблема с реабилитацией высланных из республики и в республику. Причина – они были высланы административно, без судебных решений, то есть преследование не было уголовным. Эта тема еще мало изучена. По имеющимся данным, из республики было выслано 6 тысяч человек.
Немаловажный факт — дела репрессированных изначально пересматривали местные органы госбезопасности, прокуратура и МВД — ведомства, которые ранее их преследовали.
Почти все осужденные по "контрреволюционной" статье, по словам Дятленко, реабилитированы. Тем не менее это не значит, что проблема решена. Если пострадавший не подпадает ни под одну из категорий, прописанных в законе, его родственники могут попытаться доказать факт преследования через суд, но это не всегда гарантирует восстановление в правах. Например, когда люди обращаются в суд, чтобы вернуть отобранное имущество, даже если доказано, что оно им принадлежало, суд всегда отказывает. Вопрос возврата имущества в законе не прописан.
Дятленко отмечает: тема реабилитации жертв находится на периферии общественного сознания, книг памяти нет. Есть только два кратких сборника, в которых перечислены имена примерно четырех тысяч пострадавших. Изданы они органами госбезопасности и, судя по всему, продолжен этот проект не будет. Тем не менее, по теме сталинских репрессий и реабилитации есть ряд научных и публицистических работ кыргызстанских авторов.
Как отмечает Дятленко, Киргизия — "страна крайне клановая". Многие советские карьеры в ней плавно перешли в постсоветские. Большая часть современной элиты республики – бывшая советская элита и их потомки. Эти люди не готовы к переоценке прошлого, констатирует докладчик.
Молдова
Процесс восстановления прав пострадавших в Молдове шел и продолжает идти крайне медленно. В 1954 году были реабилитированы несколько сотен человек, расстрелянных по приговорам "троек". Этот этап реабилитации изначально не коснулся депортированных, но с 1954 по 1957 год их поэтапно стали стали отпускать домой. Более масштабная реабилитация началась с нескольких решений Совета министров в 1989 году. Заявлений от репрессированных не было и занимались их восстановлением в правах МВД, прокуратура и Совет министров.
Алексей Тулбуре из "Гражданского конгресса" рассказывает, что его бабушка как реабилитированная после депортации получила пять тысяч рублей и разделила их между своими пятью детьми, которые также пережили высылку. "Каждый из них купил по одному ковру", — замечает докладчик.
Вскоре действие первого постановления Совета министров было приостановлено, поскольку власти сочли выплаты далекими от справедливых. В декабре 1992 года был принят закон о реабилитации, написанный по модели российского. К нему был принят целый ряд поправок. Тулбуре отмечает, что сейчас проблем собственно с реабилитацией в его стране нет, но по-прежнему есть трудности с компенсациями и реституцией.
Дальнейшую судьбу закона 1992 года во многом определяла политическая ситуация. После обретения независимости у власти в Молдове был "Народный фронт", а "с 1994 года по 2008 год в той или иной форме правили представители партий, в которых ведущую роль играла советская номенклатура".
"Я не могу утверждать, что в этот период было враждебное отношение к репрессированным. Нет. Но идеологически эти партии совершенно не были заинтересованы в том, чтобы этот закон о реабилитации работал", — замечает Тулбуре. Реабилитация в это время продолжалась, но либо вовсе без компенсаций, либо с крошечными выплатами. Так, в 1997 году пострадавшим или их родным выплачивали 200 леев (менее 2000 рублей) за весь понесенный ущерб, будь то утраченный дом, скот, предметы быта, сельскохозяйственный инвентарь, земля, здоровье или даже жизнь.
Принятые в 2006 году поправки позволили создать районные комиссии, которые принимают решения о более крупных компенсациях и реституции по заявлениям пострадавших. Но остается много препятствий: попадание земель в общественный оборот, общественная значимость института, который находится в том или ином отнятом здании (школа, больница, коммунальная служба) и так далее. Дела зачастую бывают очень запутанными из-за менявшегося законодательства, и люди нередко скрывают, что ранее уже получали компенсацию за пережитое, но крошечного размера. Часто справедливости приходится добиваться через ЕСПЧ.
Тулбуре делает парадоксальное замечание: иногда справедливости помогает добиться "коррупционный характер молдавского общества". Зачастую адвокат договаривается между судом, истцом и территориальной комиссией о сумме, которую потребует истец, а потом они ее делят между собой. "Дикость? Да. Но иногда это единственный путь", — замечает Тулбуре.
Докладчик отмечает: в Молдавии, как и в России, есть миллионы актов реабилитации, но фактически особый статус пострадавшим придан не был.
Эстония
О том, как восстановление справедливости шло в Эстонии, рассказал профессор сравнительной политологии Университета Тарту Велло Петтай.
В Эстонии отношение к тоталитарному прошлому во многом определяет, что страны Балтии были аннексированы СССР в 1940 году. "Здесь очень специфический политический и юридический контекст. Общество видит ситуацию так: страдания причинил внешний для страны режим. Все три республики Балтии рассматривают себя исключительно как жертв внешнего процесса", — отмечает Петтай. Другой аспект этой же проблемы — в силу того, что страна была оккупирована, при расследовании прошлого начинают работать механизмы мирового права: речь начинает идти о преступлениях против человечности, военных преступления, геноциде. "Можно спорить, насколько эти термины корректны, но эти понятия всегда возникают в контексте разговора на эту тему", — отмечает ученый.
Процесс реабилитации начался в стране в 1988-1989 годах после соответствующих постановлений местных органов советской власти, а в 1990 и 1992 году были приняты законы, определяющие, какие категории лиц могут быть восстановлены в правах. С 2003 года такие люди получают реабилитационный сертификат и по нему могут претендовать на социальные льготы. В свое время репрессированным выдавались дополнительные ваучеры на приватизацию, были введены прибавки к пенсии, которые продолжают выплачиваться. Петтай отмечает, что они растут медленно, и на данный момент составляют 20 евро в месяц. Бывший пострадавший также имеет право раньше выйти на пенсию.
Жертвами репрессий в стране признаются не все пострадавшие в годы коммунистической диктатуры. В Эстонии, в отличие от Литвы и Латвии, никогда не обсуждался вопрос о реабилитации людей, которые были репрессированы в поздние советские годы. В двух других странах Балтии диссидент, который был, например, уволен с работы из-за своих политических взглядов, признается репрессированным. Дела о реабилитации жертв совестного режима в Эстонии касаются только периода сталинских репрессий.
Кроме того, претендовать на компенсации могут только жители страны (в случае депортированных — те, кто были переселены с ее территории). Этнические эстонцы, жившие на других территориях, не могут рассчитывать на выплаты от Эстонии.
Согласно данным правозащитных организаций, репрессиям в Эстонии в советский период подверглись около 87 тысяч человек. В 2001 году правительство опубликовало данные, согласно которым 23 400 человек получают социальные выплаты как бывшие репрессированные. В свою очередь, после принятия закона 2003 года сертификат репрессированного получили примерно 50 850 человек.
Литва
Директор Центра исследований геноцида и резистенции жителей Литвы Бируте Бураускайте рассказала о том, как тема репрессий существует в современном публичном пространстве Литвы. Центр, где она работает, проводит собственные исследования и координирует другие научные изыскания такой тематики. Он создан в 1997 году, но работу начал не с нуля — еще в 1988 году была учреждена комиссия, изучавшая преступления сталинизма в Литве.
Центр выпускает словари репрессированных. На данный момент вышло уже девять книг. Каждая посвящена одному году с 1941 по 1949 год, его подготовка занимает около двух-трех лет, потому что ученые стараются изучить лагерные архивы, архивы спецслужб, личные источники.
Еще одно направление работы — научные исследования, создание научной дискуссии, в том числе по острым вопросам. Сейчас центр работает над сборником документов о польско-литовском сопротивлении советской власти. Также он ведет обучающие программы, направленные на молодежь. Уже много лет центр проводит детский конкурс рисунков и фотографий на тему репрессий и сопротивления, интернет-конкурсы. Бураускайте уверена, что вовлечение в проект приносит больший результат, чем доклад на ту или иную тему.
Исследователь отмечает, что многие реалии советского прошлого непонятны современной молодежи. "Это же кооператив. Почему эти колхозники, которые жили как крепостные, не выбрали себе другого председателя?" — такой вопрос задала докладчице ее дочь, прочитав в школе рассказ о жизни советских крестьян. Центр пытается объяснять советскую повседневность молодому поколению. В частности, сейчас он проводит выставку "Homo sovieticus", посвященную тому, как формировался "советский" человек. "У нового поколения другое мышление, и это хорошо. Они не должны пережить то, что пережили мы. Но они должны знать об этом", — замечает Бураускайте.
Центр также ведет работу по идентификации останков в массовых захоронениях расстрелянных, которые вскрываются, например, во время строительных работ. В частности, такое захоронение было вскрыто в центре Вильнюса, но только 60 из более чем 700 останков были идентифицированы. В память об этом страшном месте был создан музей.
Бураускайте рассказывает, что некоторые документы о расстрелянных для Центра скопировал бывший офицер КГБ. На некоторых из них есть подписи высокопоставленных деятелей СССР. Есть и имена исполнителей. И не все из них понесли какое-либо наказание за свою деятельность. Докладчик рассказывает об офицере КГБ, который расстреливал до 40 человек за ночь в подвалах КГБ. Тем не менее этот человек имел награды и получал выплаты как фронтовик, хотя на фронте никогда не был.
Латвия
Ольга Процевска из Латвийского университета видит ряд проблем в том, как тему жертв воспринимает общественное сознание страны.
Под репрессиями в Латвии обычно подразумевают депортаций 1941 и 1949 годов. Всего из страны было выслано около 60 тысяч человек. Столько же погибло в холокосте. На данный момент существует три дня памяти, связанных с советскими репрессиями. Один из них не отмечается вообще — он посвящен жертвам сталинских чисток латышей 1937-1938 годов. Как отмечает Процевска, эти люди фактически "невидимые жертвы террора", в общественном дискурсе они не присутствуют.
Другие дни памяти жертв — 25 марта и 3 июня — дни самых крупных депортаций. Согласно исследованиям, в них участвуют около 9% населения. В основном это пожилые люди, сельские жители. Среди русских, поляков, белорусов и украинцев процент участия еще ниже. "На данный момент у этих дней памяти нет мобилизующего потенциала, с учетом того, что организации репрессированных объективно стареют, есть угроза сохранению памяти в будущем", — замечает докладчик.
Чтобы увеличить объединительный потенциал, власти хотели назначить, как в Европейском союзе единый день памяти для жертв советской тоталитарной системы и нацизма — 23 августа, день подписания пакта Молотова-Риббентропа. Но в Латвии еврейские общины настаивали на сохранении своего дня памяти — 4 июня. Кроме того, значительная часть общества не считает, что можно приравнивать СССР к нацистской Германии.
Процевска уверена — нарратив репрессий слишком узок. "Он достаточно этноцентричен. По умолчанию под жертвами репрессий понимаются латыши, а под репрессировавшими — русские. Несмотря на то, что, например, в 1941 году пропорционально больше пострадала еврейская община, на втором месте — русская, на третьем — латыши", — замечает исследователь.
По мнению Процевски, это объясняется тем, что за днями памяти следят в основном члены латышской общины репрессированных, которых затронула депортация 1949 года (она была направлена в основном на латышей). Жертвы 41 года в основном не выжили из-за более жестких условий, в которые попали.
Она говорит, что после объявления независимости национальные меньшинства более активно участвовали в днях памяти, в СМИ на русском языке большое внимание уделялось этим темам, но позже к вопросу репрессий поменялась официальное отношение. "Ссылки на то, что жертвами были не только латыши, официальными лицами воспринимают либо как дань толерантности, либо как уступка каким-то требованиям русской общины. Эти ссылки делают нехотя, что еще больше отчуждает национальные меньшинства Латвии от участия в мероприятиях памяти и принятия важности этого вопроса для исторической идентичности", — замечает Процевска.
Узость общественного восприятия темы, по мнению докладчика, проявляется и в том, что практически не обсуждаются истории преодоления и выживания. В отличие от темы холокоста, где большое внимание уделяется историям выживших и тех, кто помог им спастись.
Албания
По мнению авторов "Черной книги коммунизма", эта страна пережила наиболее страшную форму сталинизма из всех стран советского блока. Пытки широко применялись в ходе следствия и в тюрьме, через них прошли все выжившие диссиденты, но еще больше людей от них погибло, законодательно были запрещены браки между репрессированными и нерепрессированными, под полный запрет попала религия, и это лишь часть из огромного списка страшнейших нарушений прав человека в "коммунистической" Албании. Репрессий коснулось 30% населения страны.
Согласно последним исследованиям, политзаключенных в Албании было 64 135 человек. Средний тюремный срок политических узников — 9 лет. Были депортированы более 220 тысяч человек. 21 300 человек были убиты без справедливого судебного разбирательства, 10 тысяч человек умерли от пыток, 543 политзаключенных утратили умственные способности.
Тем не менее вопрос восстановления справедливости в стране фактически не решен. Огромное влияние на ход решения проблем, связанных с преодолением тоталитарного наследия, оказала политическая обстановка в стране после падания СССР. "Экономическое и интеллектуальное банкротство — результат этой диктатуры. Албанское общество было не в состоянии понять масштаб произошедшего", — замечает Агрон Туфа, директор Института проблем коммунизма и его последствий в Тиране.
Закон о невиновности и реабилитации бывших заключенных и преследовавшихся лиц был принят в 1991 году. Он декларировал в том числе стремление построить свободное и демократическое общество, уважающее и защищающее права человека. В нем признавалось, что за 45 лет диктатуры многие люди подверглись незаконному преследованию по политическим мотивам. В преамбуле документа принесены извинения за те страдания, которые они перенесли.
В 1991 году была основана Ассоциация бывших политзаключенных Албании. Она боролась за права этих людей, и ей удалось заставить Парламент принять свод законов, регулирующих эту область. В 1993 году был предложен пятилетний запрет на адвокатскую деятельность для бывших судей, следователей, сотрудников МВД и военных чинов. Был разработан закон для "проверки личности", созданный, чтобы не дать бывшей партийной элите занять места в новой власти. Закон должен был быть реализован до 31 декабря 2001 года. Проверка личности должна была затронуть широкие категории лиц: тех, кто работал в госструктурах, в армии, занимал партийные должности — вплоть до учителей начальных классов. По словам Туфа, если бы он заработал, произошло бы радикальное очищение общества. Но это оказалось невозможным. Процесс "проверки личности" продлился ровно один год, и в 1997 году к власти вновь пришли коммунисты и отменили его.
В 2005 году страну возглавили демократы и их право-консервативные союзники. Они разработали новый закон о люстрации, его удалось принять, президент подписал его, но позже Конституционный суд отменил документ как "нарушающий права человека". "Иначе и не могло быть — весь состав Конституционного суда — те же самые люди, которые в коммунистические времена назначали людям смертные приговоры, подписывали документы о депортации. Если бы они признали этот закон конституционным, они сами подпали бы под действие закона", — замечает Туфа. В конечном итоге полноценный закон о люстрациях так и не был принят в Албании.
Он оговаривается, что, однако, по первому акту о люстрациях был арестован бывший президент и все коммунистические министры. Но и для них все кончилось несерьезно — эти люди утратили лишь право проживать в престижном квартале, который раньше населяли видные функционеры.
В свою очередь, закон о компенсациях для жертв был принят лишь в 2003 году. Общая сумма выплат была достаточно большой, и власти не спешили его выполнять. "Когда у власти оказались правые, они сделали вид, что выполняют закон, сделали первые выплаты, и создалось впечатление, что он работает. Но потом правительство прекратило отчисления, оправдываясь мировым кризисом", — замечает докладчик. Вот уже полтора года у власти снова коммунисты, и на этот раз они также обещали, что займутся компенсациями и реабилитацией политзаключенных. "Но они этим не только не занимаются, но и насаждают ностальгию по коммунизму", — говорит Туфа.
Тем не менее работа на общественном уровне идет. Институт проблем коммунизма и его последствий, где работает сам докладчик, создан 4 года назад. Он издает энциклопедический словарь жертв коммунистического террора, воспоминания бывших жертв репрессий, снимает о них фильмы, его сотрудники работают над научными исследованиями на связанные с диктатурой темы, в том числе и весьма болезненные (такие как коллаборационизм). Но решить многие проблемы на юридическом и политическом уровне мешает серьезное препятствие — многие действующие политики во власти начинали свою карьеру еще во времена диктатуры.
Беларусь
Существуют разные данные о масштабах жертв сталинских репрессий в Беларуси. По одним подсчетам, в период с 1917 по 1953 год различным преследованиям подверглись 600 тысяч человек, по другим — 1 млн 400 тысяч человек. 250 тысяч были несправедливо осуждены судебными и внесудебными органами, 250 тысяч —раскулачены. К высшей мере было приговорено 350 680 человек. До начала 2000-х годов в Беларуси были официально реабилитированы около 200 тысяч человек.
Тем не менее, как рассказал представитель научного журнала Belorussian Review Андрей Тихомиров, в Беларуси восстановлением справедливости в отношении жертв фактически занимается только общество, но не государство. В Беларуси общественные организации, занимающиеся вопросами, связанными с репрессиями, существуют с конца 80-х годов. При этом идет "этнизация" памяти — тема репрессий имеет огромное значение, в частности для польской и литовской общин Беларуси. При этом репрессии советского периода не присутствуют в ритуалах памяти, осуществляемых на государственном уровне.
В целом вне публичного пространства остаются и вопросы, связанные с сопротивлением советской власти. В этом году 75-летняя годовщина так называемого "освободительного похода" Красной армии в западную Беларусь. Городу Гродно единственному в Беларуси удалось сопротивляться советской власти в течение трех суток. После занятия города красной армией было расстреляно около 300 защитников города. Жертвы были эксгумированы в 1991 году, на месте перезахоронения находится памятный знак. Но на самом месте расстрела сейчас автосервис. Тихомиров считает этот пример точной иллюстрацией отношения власти к местам памяти.
Он отмечает, что в государственных СМИ время от времени встречаются упоминания о репрессиях, ведутся и исследования, но при выборе темы ученым приходится быть очень осторожными. "Государство чрезвычайно осторожно относится к теме репрессий. Это сравнимо с политикой "амнезии", которая проводилась в Испании после Франко: в принципе об этом говорить можно, но не очень громко и не делать на этом акцента", — резюмирует Тихомиров.
Более того, в Беларуси вообще нет закона о реабилитации жертв политических репрессий. Все конкретные решения о реабилитации были проведены через подзаконные акты Верховного совета и постановления Совета министров. Последний документ, который был принят на эту тему — указ президента 1997 года о продлении реабилитации до 1998 года. Льгот для пострадавших в стране нет.
