По мере приближения сентябрьских выборов мэра Москвы — главного политического события года (а возможно, только прелюдии к главным политическим событиям) — противники действующего режима спорят о тактике поведения в ходе кампании. Должны ли другие некремлевские кандидаты сняться с выборов в пользу главного оппозиционера Алексея Навального, тем самым четче обозначив альтернативу, — или, наоборот, остаться в бюллетене, чтобы увеличить шансы на второй тур? Следует ли голосовать принципиально или тактически, "за любого кроме"? Могут ли — с нравственной точки зрения — противники Кремля поддерживать кого-то другого в условиях, когда Навальный сегодня не только лицо российского протестного движения, но и без пяти минут политзаключенный?
Как и в прошлые годы, не обошлось без призывов к бойкоту голосования — несмотря на то что и мировой, и российский опыт противостояния авторитарным режимам уже не раз доказывал несостоятельность такого подхода. Главный урок богатой истории избирательных бойкотов в том, что отказ от борьбы — неравной, недемократической, рискованной, заведомо нечестной, но борьбы — не просто неэффективен, но контрпродуктивен и почти всегда играет на руку режиму.
Так было в 1995 году в Зимбабве, когда Движение за демократические перемены бойкотировало выборы, отдав правительству Роберта Мугабе полный контроль над парламентом. Так было в 1997-м в Сербии, когда демократическая коалиция во главе с Зораном Джинджичем отказалась от участия в парламентских выборах, облегчив Слободану Милошевичу задачу продления своей власти. Так было в 2005-м в Венесуэле, когда бойкот со стороны основных сил оппозиции позволил Уго Чавесу сформировать марионеточный Конгресс и перекроить Конституцию.
Во всех этих случаях сама оппозиция постфактум признавала бойкот грубой ошибкой.
Американский политолог Мэттью Фрэнкель, детально исследовавший почти две сотни примеров избирательных бойкотов, подсчитал, что лишь в 4% случаев отказ от участия в выборах приносил оппозиции какую-то пользу (в основном тогда, когда на выборах действовал минимальный порог явки — отмененный в России в 2006 году). Вывод ученого беспощаден: "бойкоты почти всегда заканчиваются провалом… и приводят к … маргинализации бойкотирующей группы и к дальнейшему укреплению существующей власти".
Участие позволяет оппозиции вовсе не "легитимизировать" несвободные выборы, как утверждают сторонники бойкота, а наглядно и несомненно показать их сущность и мобилизовать граждан на борьбу за свои права и за свои голоса. Вряд ли кто-нибудь поспорит с тем, что в декабре 2011-го на Болотной площади и проспекте Сахарова не было бы 100 тыс. человек, если бы не участие в думских выборах, если бы не тысячи независимых наблюдателей (главным образом от "Яблока"), продемонстрировавших захватывающий дух масштаб фальсификаций, если бы не общественное возмущение откровенной, среди бела дня кражей миллионов голосов. Если бы, как призывают "бойкотчики", сторонники перемен остались на диване и сами заранее отказались от своих голосов, что и куда они пошли бы защищать?
"Бойкот не даст быстрых практических результатов, — писал в начале 2012 года Владимир Буковский. — Минувший декабрь (2011 года. — Прим. ред.) показал, что из множества разных аспектов нечестных выборов людей больше всего возмущает один: украденные голоса. (…) Коли так — надо все-таки идти голосовать, а потом ловить воров за руку". Новейшая история знает не один пример, когда участие оппозиции в несвободных выборах и последующие массовые протесты приводили к мирной смене власти и демонтажу авторитаризма. Достаточно вспомнить ту же Сербию в 2000 году, когда спустя три года после ошибки с бойкотом объединенная оппозиционная коалиция выдвинула своего кандидата в президенты и при поддержке десятков тысяч людей, вышедших на улицы Белграда защищать свои голоса, заставила криминальный режим Милошевича уйти.
Известен ли хоть один случай, когда авторитарная власть ушла в результате бойкота?
Как напоминает Лилия Шевцова, "по мере ослабления режимов и их возможностей контролировать результаты выборов… участие [оппозиции] в ряде случаев стало решающим для мирного ухода авторитаризма". Даже там, где окончательная победа еще не достигнута, участие оппозиции в выборах позволяет ослабить диктатуру и сузить ее поле для маневра — будь то в том же Зимбабве, где Движение за демократические перемены в 2008 году заняло относительное большинство мест в парламенте и заставило правящую партию поделиться властью, или в Венесуэле, где оппоненты Чавеса в 2010-м получили более трети депутатских мандатов, лишив режим конституционного большинства. Стоит добавить, что представительство в официальных структурах может иметь и практический смысл. "Наше положение… все более приближается к советским временам, — писал Буковский, оппонируя сторонникам бойкота. — Теперь нам надо думать о том, как защищать политзаключенных, вытаскивать их из психушек и лагерей. А в такой ситуации даже один свой депутат — это уже техническая возможность защитить какого-то человека. Согласимся, что если бы в 70-е годы нам предложили такую возможность, мы бы от нее не отказались".
Идея бойкота выглядит особенно нелепой в Москве, где практически все избирательные участки контролируются независимыми наблюдателями, где вбросы и фальсификации немедленно становятся достоянием общественности, где доступ избирателей к негосударственным источникам информации на порядок выше, чем в регионах, и где — даже по официальным чуровским данным — более 50% граждан, пришедших на избирательные участки, в 2012 году проголосовали против Владимира Путина. Власть не боится бойкота — чем меньше оппозиционно настроенных избирателей воспользуется своими бюллетенями, тем меньше нужны вбросы и откровенные фальсификации, тем легче будет режиму не только изобразить свою "победу", но и объявить, что выборы были "честными". Количество голосов, поданных за кандидата от власти — в первую очередь за счет административного ресурса, — в любом случае не изменится. Бойкот ударит исключительно по оппозиции.
Нет, режим не боится бойкота. Он боится общественного контроля за ходом выборов и массовых протестов против фальсификаций.
Другими словами, повторения декабря 2011-го. Именно поэтому власти из кожи вон лезут, чтобы убедить общество в честности предстоящего голосования: допускают к участию главного кандидата оппозиции, устанавливают КОИБы, подключают видеокамеры, ограничивают голосование по открепительным удостоверениям. Все это не подачки Кремля, а следствие его панического страха перед новой Болотной. Загнать власть в этот угол — либо честные выборы, либо угроза массовых протестов — и есть основная задача протестного движения. Общество не имеет права упускать эту возможность. А это значит, что на выборах 8 сентября должна быть максимальная явка, пристальный общественный контроль за подсчетом голосов и готовность быстро и массово реагировать в случае кражи голосов. И уж точно никаких бойкотов.
! Орфография и стилистика автора сохранены
