Наша Родина — вечный подросток — верит на слово только царю. Я недавно зашел в "Перекресток" — очень дорого все, говорю! Вы бы тактику, что ли, сменили — с населением надо добрей: килограмм охлажденной свинины продается за двести рублей. И хоть я не Гайдар и не Ясин, и умом недостаточно крут — механизм до обидного ясен: перед нами торговый накрут. Опустите вы цены, ребята, на холодных своих поросят, некошерную плоть, как когда-то, продавая по сто пятьдесят! Продавщица, не празднуя труса, отвечает, горда и тверда, что пошел бы я в "Азбуку вкуса", а могу и подальше куда. И потопал я, солнцем палимый, напевая трагический марш: ведь не будут же с Быковым Димой согласовывать цены на фарш! Пусть он пишет, румян и беспутен, в окружении муз и харит…
Но потом к ним отправился Путин — очень дорого все, говорит! Мы же в крепости, блин, осажденной, нас не любит никто, хоть убей, а свинины кило охлажденной продается по двести рублей! Улыбаясь, как внешний разведчик, что попал в разработку к врагу, Кобаладзе как главный ответчик отвечает: "Понизить могу!" Поглядев на исправленный ценник, как глядят на поганую слизь, удивительный наш современник дал команду: "Пожалуйста, снизь". Покупатели крякнули немо, их глаза заблестели от слез: половиною лучшей тандема был решен наболевший вопрос!
Тем же вечером в ритме форсажа, чтоб не сделалось худшей беды, в "Перекрестке" была распродажа уцененной премьером еды. В магазине толпились до света, раскупая дешевую снедь: большинство понимало, что это — ненадолго и надо успеть. В одобрении были едины даже те, что в инете тусят. Килограмм охлажденной свинины продавался по сто пятьдесят.
Внешний мир после кризиса жесток. Я, однако, грущу об ином: почему он пошел в "Перекресток", а не в наш, например, гастроном? Есть товаров значительный список, что особенно нравятся мне, — я успел бы молочных сосисок оторвать по премьерской цене… Но не ради же собственно мяса от обычных занятий своих я отвлекся, в течение часа сочиняя пронзительный стих? Километры о первом лице ведь сочинил я рифмованных строк: почему он сумел обесценить, что никто обесценить не смог? Я в правительство камня не кину, но оно бесполезно вполне; он же только взглянул на свинину — и она потеряла в цене!
Тут серьезным открытием веет. Я открыл социальный закон: почему-то всегда дешевеет все, к чему прикасается он. С девяноста девятого года, по расчетам моим — с сентября, обесценились жизнь и свобода, уж о принципах не говоря; да и слово нисколько не весит, и доверье к чужим голосам… Не скажу, что меня это бесит, ибо я обесценился сам. Сколько мышью по Сети ни кликай, не накликаешь вести иной. Мы заснули довольно великой, а проснулись дешевой страной. Что ни скажешь — все будет едино, что ни сделаешь — будет мертво…
В общем, что ему, братцы, свинина? Это семечки после всего.
Текст опубликован в "Новой газете"
